Едва мы переступили порог, как нам навстречу из второй комнаты бросился черноволосый мальчик лет пяти, с большими черными глазами. Он был похож на мать как две капли воды. Ее я видел в Нижнереченском театре и в нашем клубе. Я не раз, глядя на них, думал, как могла полюбить этого некрасивого и сурового человека такая обаятельная женщина?
— Папка пришел! — крикнул мальчик и в одно мгновение очутился на руках у отца.
Следом за ним из той же комнаты вышла девочка лет девяти — такая же, как отец, рыжеволосая, с серо-зелеными глазами. Увидев меня, она остановилась, поднесла пальчик к пунцовым, будто накрашенным, губам и, потупив взгляд, тихонько поздоровалась.
— А ты почему не здороваешься? — спросил Синицын сына.
Тот недоверчиво сверкнул на меня глазами, но тут же улыбнулся, звонко крикнул «Здрасте!» и протянул мне руку.
Мне сразу как-то стало легко и весело. Я взял его ручонку и слегка потряс.
— Здравствуй!
— Э-э, а что ж у тебя такие грязные руки? — спросил вдруг отец.
— Варенье ел, — коротко ответил мальчик.
— Надо было помыть.
— А воды нету, — развел мальчик ручонки и указал на кран.
— Почему-то не течет, — все так же тихо пояснила девочка.
— Опять эта водокачка! — Синицын опустил сына на пол. — Садитесь, Борис Андреевич. — Он пододвинул мне стул. — Посмотрите пока газеты, а я принесу воды. — Он взял ведро и вышел.
Я развернул «Красную звезду», но читать не хотелось, да и вряд ли я смог бы сосредоточиться на чтении. Невольно стал рассматривать комнату. Здесь все было скромно, чисто и уютно, без намека на роскошь: диван-кровать в парусиновом чехле, круглый стол под льняной скатертью, полумягкие стулья, большой, во всю стену, книжный шкаф. Сквозь стекло виднелись корешки книг. Сочинения В. И. Ленина, К. Маркса, «Политэкономия», тома Горького, Гоголя, Чехова, военные журналы… На небольшом письменном столе у окна лежали общая тетрадь, учебник по самолетовождению и «Педагогическая поэма» А. Макаренко. Шелковая голубая тесемка, служившая закладкой, говорила о том, что книгу только начали читать. Мальчик, перехватив мой взгляд, подошел к письменному столу и, глядя на книгу, серьезно сказал:
— Это папа читает. Для детей не интересно. — Как бы желая убедить меня, дополнил: — Про то, как надо воспитывать невоспитанных ребят. А я и Лена — воспитанные.
— Я не мог сдержать улыбку:
— А тебя как зовут?
— Вова.
— Молодец, Вова. Значит, слушаешься папу и маму?
— Слушаюсь.
— И любишь книжки читать?
— Я еще не умею. Мне читает папа. Про Конька-горбунка, про ковер-самолет. — Мальчик вдруг сосредоточил взгляд на моем нагрудном знаке и подошел ко мне. — А ты летчик? — спросил он.
— Да, летчик.
— И папа мой летчик. — В его голосе было столько гордости. — Истребитель! Ты видел его самолет?
— Видел.
— И я. Правда, папа здорово летает?
— Правда.
— Я тоже, когда вырасту, буду летчиком. Вначале солдатом, а потом летчиком.
— А зачем же солдатом? — удивился я.
Мальчик задумался.
— Чтоб быть таким сильным, как папа, — наконец сказал он.
— А кем ты будешь? — повернулся я к притихшей, но внимательно наблюдавшей за мной девочке.
— Учительницей, — ответил за сестру Вова. — Она уже в школу ходит, во второй класс.
— А учишься как? — Я хотел, чтобы она не смущалась.
— Хорошо, — ответила Лена. В глазах ее загорелись маленькие огоньки: видно, ей нравилось говорить о школе.
— На пятерки, — опять дополнил ответ сестры Вова. — А я, когда пойду в школу, буду учиться на шестерки, — вполне серьезно заверил он.
— А шестерок совсем и нет, — рассмеялась довольная Лена.
— Есть, — не сдавался Вова, — папа говорил. — Я понял, что отец для него — непререкаемый авторитет. — Это только вам, девчонкам, таких отметок не ставят.
— Папа пошутил.
— А где же мама? — спросил я, желая выручить Вову из неудобного положения.
— В больнице, — ответил Вова. — Поехала мне братика покупать.
— А если братиков не будет?
— Тогда сестричку. Мы все равно будем ее любить.
В это время дверь открылась, вошел Синицын. Глянув на нас, он понял, что между нами идет оживленная беседа, и улыбнулся:
— Познакомились?
— Познакомились, — ответил я. — У вас сын прямо-таки герой. Летчиком, говорит, буду и учиться хочет на шестерки. Хороший мальчик. На мать очень похож.
— И вовсе не на маму, — запротестовал Вова. — Это у Лены губы мамины, а я весь — вылитый папа.