— Надо не только учить хорошо летать, надо воспитывать. А мы три месяца вечер молодых офицеров не можем провести.
Тут я полностью был на стороне замполита. Наш полк почти наполовину укомплектован молодыми летчиками, а кроме занятий да полетов с ними, можно сказать, пока никакой другой работы не ведется, хотя людей еще надо воспитывать да воспитывать.
— Вечер не уйдет. А погоду такую не всегда поймаешь.
Синицын тоже говорил правду. Весенние выноса длятся всего несколько дней, а это наилучшая погода для отработки техники пилотирования в облаках — ни грозы, ни туманы не мешают.
— Мы любую погоду ловим — и облака, и вёдро. — Дятлов помолчал. — Женщины сегодня приходили. Возмущаются: забыли, когда с мужьями в кино ходили.
Тоже верно.
— А ты поменьше баб слушай, а то и не заметишь, как они тебя подомнут.
Вошел майор Вологуров и доложил о выполнении задания. Командует эскадрильей он третий год, прибыл к нам из академии. Работать под его началом мне было легко. Летает он отменно, дело знает, людьми руководит твердо и с подчиненными обходителен. Однако близко мы с ним не сошлись. Причиной тому, пожалуй, его жена, Эмма Семеновна, слишком властолюбивая женщина. Вологуровы ни с кем, кроме Синицына, не дружат. Удивляюсь, как Эмме Семеновне удалось подобрать ключик к Наталье Гордеевне. Видимо, немало тому способствовала болезнь: Наталья Гордеевна вынуждена находиться дома, одиночество угнетает ее, вот этим и воспользовалась Эмма Семеновна — стала навещать ее, коротать с ней время. Однако дружба Вологуровых с Синицыными ни в коей мере не отражается на службе: полковник спрашивает с майора за малейшие упущения сполна. Вот и теперь доклад Вологурова о выполнении задания и о сбитом шаре не смягчил сурового выражения на лице командира.
— Думаешь, поздравлять вызвал? — спросил он строго.
— Никак нет. — Вологуров вытянулся, догадываясь, о чем пойдет разговор. Худощавый и стройный, с волнистыми смоляными волосами и тонкими, дугами, бровями, он был красив, мой комэск. И жена его — Эмма Семеновна — тоже красива: голубоглазая, белолицая, крашеная блондинка. Но что-то в их красоте было холодное, неприятное…
— Ты проверял, как твои подчиненные подготовились к полетам? — Тон был явно недружелюбным.
— Так точно, проверял.
— А почему тогда они на посадочном кренделя выписывают? Тебе доложил Октавин?
— Так точно, доложил.
Оба замолчали. Наконец лицо Синицына смягчилось, и Вологуров сразу оживился.
— Жаль Октавина, — вздохнул он. — Так старался… Еще один полет в облаках, и на первый класс сдавать…
— Вот это и есть ему экзамен на класс — пусть сидит в классе, занимается.
— Так-то оно так… Да жди потом погоду.
— Ничего, подождет. Потом семь потов из него выжмем.
Вологуров чему-то улыбнулся.
— Уж очень вы строги, Александр Иванович, — сказал он скорее одобрительно, чем осуждающе. — А еще хотим всех мастерами боевого применения сделать. — Он помолчал. — Один Октавин со вторым классом остался. Весь полк тянуть назад будет.
Синицын не отозвался.
— Провозные потом ему давай, топливо жги без толку, — активнее наступал Вологуров. — И ошибка-то — зашел на полосу неточно. В такую погоду и опытные летчики почище номера откалывают.
Синицын нахмурился, но головы не повернул.
— Будет без толку по аэродрому шляться. А в плане — дырка.
На этот раз Вологуров рассчитал точно. Синицын повернул голову, глянул на командира эскадрильи, потом на меня. Он терпеть не мог бездельников.
— А завтрашний комэск почему молчит? Помогай адвокату. Теперь это твои подчиненные, ты за них в ответе.
— Думаю, майор Вологуров прав, — сказал я. — Перестарался Октавин, вы же знаете его.
Синицын помолчал.
— Перестарался, говоришь? — переспросил он.
— С кем не случается, — нарочито беспечно ответил я. — И на старуху бывает проруха.
— Ну-ну, — сдался Синицын, — посмотрим. Но если и на этот раз он фортель выкинет, месяц к самолету не подпущу. И не просите потом. — Он круто повернулся к Макеляну: — Тридцать третьего по плану.
Вологуров подмигнул мне. Это не ускользнуло от взгляда Синицына.
— Что подмигиваешь? Думаешь, уговорили? План уговорил. Пусть благодарит бога, что погоду такую послал, а то бы походил он у меня вокруг самолета.
Октавин был наготове: видно, Вологуров предупредил, что пошел хлопотать за него, — самолет с хвостовым номером «33» тут же порулил на старт. Макелян дал команду на взлет, и истребитель помчался по бетонке. Оторвался он, пожалуй, рановато, и Синицын сверкнул на Вологурова сердитыми глазами.