Для Дуси гибель Геннадия была большим ударом. Но она выдержала, выстояла и словно расцвела во второй раз: черные волосы заплетены в косу и туго уложены сзади под полями темно-бордовой шляпки, глаза блестят весело и радостно, как в первый месяц, когда она приехала в Вулканск; она немного похудела, и черты лица стали более выразительными, что делает ее серьезнее, женственнее. И держится Дуся смелее, увереннее, за словом, как бывало раньше, в карман не лезет. На ней недорогой, но со вкусом сшитый серый костюм — длинный приталенный пиджачок с закругленными отворотами на высокой груди, узенькая юбочка с небольшими разрезами по бокам, как бы заставляющими обратить внимание на ее стройные ножки. Дуся совсем не похожа на украинку, у нее смоляные волосы, агатовые глаза, тонкая талия, и внешне она скорее напоминает черкешенку.
Лейтенанты говорили наперебой, стараясь завоевать внимание Дуси, но она предпочтение отдавала Тарасову, и им ничего не оставалось как удалиться. Не ушел лишь Октавин.
«И этот туда же, — мысленно усмехнулся я. — Нет, брат, не по Сеньке шапка».
Невысокого роста, худощавый и узкоплечий, Октавин рядом с атлетически сложенным Тарасовым выглядел прямо-таки невзрачно. Проигрывал он не только по внешним данным, но и красноречия за ним я не замечал. Что же касается летных способностей, то по сравнению с Тарасовым он был юнцом, хотя и вместе окончили училище. Тарасов смел, дерзок, ловок. Октавин же какой-то чрезмерно осторожный, даже, пожалуй, медлительный. На первых порах, будь моя воля, я бы порекомендовал ему перейти в другой род авиации, где не требуется столь быстрая реакция. Но в дальнейшем, узнав его поближе, я увидел в нем немаловажные качества: упорство и настойчивость. Чем больше я делал Октавину замечаний, чем острее высказывал свое недовольство, тем упорнее он брался за дело. Правда, сдвиги в технике пилотирования отмечались у него весьма незначительные. И не раз я ловил себя на мысли, что тяну его зря, что не каждому дано быть асом, по все откладывал разговор.
Прозвенел звонок, и публика хлынула в открывшиеся двери зрительного зала. К моему удивлению, Октавин прошел в зал вместе с Тарасовым и Дусей. Из клуба они тоже вышли втроем.
На следующий день я полетел с Октавиным на спарке в зону. Истребитель круто лез вверх. Выше и выше, где уже вычерчивал на голубой глади белые петли другой самолет — «противник», с которым Октавин должен был помериться силами. Воздушный бой. Больше всего я любил это упражнение. И когда сам крутил боевые развороты, петли и полупетли, и когда это делали другие, а я сидел в задней кабине за инструктора и внимательно следил за действиями летчика. Воздушный бой — это своеобразный рентген. Если характер человека наиболее ярко проявляется в минуту опасности, то качества летчика — в воздушном бою. Здесь он весь как на духу, и не надо слов, не надо никакой регистрирующей аппаратуры, чтобы зафиксировать, как учащенно забилось его сердце от восторга или замерло от тревоги. Инструктор все видит, все чувствует по поведению истребителя.
Октавин должен атаковать первым. Его противник — Дятлов, мастер стремительных и неожиданных атак. Это в полку знали все. Знал и Октавин. Что он противопоставит замполиту, какую тактическую сметку проявит в поединке? Правда, на предварительной подготовке к полетам они все обговорили и расписали, где, кто и как атакует, но инициативу или пассивность, дерзость или чрезмерную осторожность планом не предусмотришь.
Октавин набрал заданную высоту и положил истребитель в разворот, следом за самолетом-целью. Началось сближение. «Противник» делал отвороты влево, вправо, «закручивал» спираль неторопливо, осторожно. А Октавин будто старался скопировать «почерк» Дятлова, плелся в хвосте, как на поводке, плавно вводя истребитель из одной фигуры в другую.
Мне это действовало на нервы, и я от нетерпения покусывал губы. Мною овладел азарт, так хотелось взять ручку управления в свои руки и рвануться за целью! Но я сдерживал себя и молчал.