— Я и не старалась, — начала она и замялась.
Вопрос Лингарда, хотя, по-видимому, и не очень заинтересованного в ответе, снова пробудил ее подозрения насчет Иоргенсона.
— В конце концов, мне пришлось много говорить, — продолжала она, еще слегка задыхаясь, но чувствуя, как ее исчезнувшая было в этих объятиях личность снова возвращается и приобретает былое значение под неподвижно-внимательным взглядом этого человека.
— Капитан Иоргенсон всегда смотрел на меня, как на бремя, и, может быть, решил от меня отделаться даже вопреки вашим инструкциям. Что, он вполне нормален?
Миссис Треверс перестала опираться на руку Лингарда и теперь вполне овладела собой. У нее осталось только смутное, захватывающее воспоминание о кратковременном взлете над землей, на которой сейчас она уже крепко стояла. «Неужели это все?» — спрашивала она себя без горечи, но с каким-то нежным презрением.
— Он настолько нормален, — мрачно отвечал Лингард, — что, если бы я послушался его совета, вы не нашли бы меня здесь.
— Что это значит — здесь? В этой ограде?
— Нигде.
— Но что же бы тогда случилось?
— Это одному богу известно. Что бы вообще случилось, если бы мир не был создан в семь дней? Я знаю вас почти как раз семь дней. Началось с того, что я пришел к вам украдкой, как тать в нощи. Где, черт возьми, я слышал это выражение? Так вот… И человек, за которым вы замужем, считает меня не лучше вора.
— С вас довольно было бы того, что я никогда в вас не ошибалась, что я пришла к вам меньше чем через сутки после того, как вы так презрительно бросили меня. Не уверяйте меня, что вы не слышали, как я вам кричала. Вы слышали. Вся шхуна слышала, потому что я не стыдилась.
— Да, вы пришли, — с силой воскликнул Лингард. — Но действительно ли вы пришли? Я не верю своим глазам… Неужели вы правда здесь?
— К счастью, здесь темно, — сказала миссис Треверс. — Но неужели вы все еще сомневаетесь? — многозначительно докончила она.
Лингард сделал быстрое и страстное движение к ней, так что миссис Треверс подумала: «На этот раз я не выберусь живой», но через секунду он уже застыл на месте, как будто он никогда и не двигался. Походило на то, словно земля тронулась под его ногами, а он все-таки сохранил равновесие. Но под ногами миссис Треверс земля не трогалась. Миссис Треверс была поражена не этим своим самообладанием, а безмерной волей стоявшего перед ней человека. Если бы не ее странное душевное утомление, она, может быть, сдалась бы этой могучей силе. Но ей казалось, что в ней не было ничего, достойного сдачи, и она совершенно ровным тоном произнесла:
— Дайте мне вашу руку, капитан Лингард. Мы не можем стоять тут всю ночь.
«В этом человеке есть настоящее величие, — думала миссис Треверс, идя рядом с ним, — Ни извинений, ни объяснений, ни унижения, ни грубости, даже ни малейшей дрожи в этом теле, одевающем смелую и мятущуюся душу». Она это знала наверное, потому что ее пальцы легко покоились на руке Лингарда в то время, как она тихо шла рядом с ним, словно он вел ее к столу. И все же она ни на миг не допускала, что он сейчас бесчувствен, как она. Никогда еще он не казался ей до такой степени опасной силой. «Он поистине безжалостен», — подумала она.
Не успели они выйти из тени внутренних загородок у ворот, как позади послышался слегка хриплый, извиняющийся голос, повторявший что-то вроде заученной формулы. Голос говорил: «Осталась эта вещь, осталась эта вещь, осталась эта вещь…» Они обернулись.
— Ах, мой шарф, — сказала миссис Треверс.
Приземистый широколицый молодой малаец, одетый лишь в короткие белые штаны, подал им шарф, который он набросил на обе руки, словно на палки, и почтительно держал как можно дальше от себя. Лингард взял его, и миссис Треверс сейчас же его надела.
— Не будем забывать приличий, — сказала она. — Ведь это мое покрывало.
Она закутывалась в него, когда Лингард сказал:
— В нем, в сущности, нет нужды. Ведь я веду вас к белым джентльменам.
— Я буду носить его и там, — возразила миссис Треверс, — Эта вещь годится и для соблюдения приличий, и для соблюдения предосторожности. Пока я не смогу взглянуть в себя в зеркало, до тех пор меня никто не уверит, что лицо мое не изменилось.
Лингард полуобернулся и посмотрел на нее. Она была теперь под покрывалом и смело ответила на его взгляд.
— Скажите, капитан Лингард, сколько глаз смотрели на нас несколько минут тому назад?
— А разве вам не все равно? — спросил он.
— Решительно все равно. На нас, кроме того, смотрели миллионы звезд, а разве это было важно? Звезды не принадлежат к моему миру. Так же и с этими человеческими глазами. Они не принадлежат к тому миру, в котором я живу.
«К ее миру не принадлежит ни один человек», — подумал Лингард.
Еще никогда она не казалась ему такой недостижимой, такой отличной от всех других, такой далекой. Свет многочисленных маленьких костров освещал только землю и черные фигуры лежавших около них окутанных дымом людей. Только один из этих костров, зажженный в стороне, перед домом, где содержа- ' лись пленники, горел более или менее ярким пламенем. Но и его огонь не освещал темного пространства веранды, где только смутно очерчивались головы двух часовых и слабо поблескивали копья. Зато внизу, на земле, фигура сидевшего на скамье человека выступала совершенно ясно. Другая такая же отчетливая фигура подбросила в огонь хворосту и отошла в сторону. Сидевший на скамейке человек поднялся. Это был д'Алькасер. Миссис Треверс и Лингард подошли совсем близко к нему. От крайнего изумления он, казалось, лишился речи. В — Вы не ожидали… — начала миссис Треверс, слегка смущенная его немотой.
— Я не верил своим глазам… — произнес д'Алькасер, тоже f казавшийся смущенным. Он оправился и сознался откровенно:
— В эту минуту я не думал о вас, миссис Треверс, — Он провел рукою по лбу. — Я вообще не знаю, о чем я думал.
В свете разгоревшегося огня миссис Треверс ясно разглядела черты д'Алькасера. На лице его не было улыбки; оно было такое серьезное, такое далекое, каким она его еще никогда не видала. Она оставила руку Лингарда и подошла ближе к огню.
— Вы, должно быть, блуждали где-то очень далеко, — сказала она.
— Этой свободы ничто не может отнять у нас, — заметил он, внимательно смотря на шарф, покрывавший лицо миссис Треверс. — Может быть, я блуждал далеко, но где именно, не знаю, уверяю вас. С час тому назад тут поднялась большая суматоха из-за каких-то ракет, но я не участвовал в общем возбуждении. Здесь некому было задать ни одного вопроса. Капитан был занят каким-то важным собеседованием с царем или правителем этого поселка. Можно спросить вас, капитан, — обратился он к Лингарду, — добились вы что-нибудь от этого мавра? Он, по-видимому, очень мешкотный господин?
— Прямому нападению он, конечно, будет сопротивляться, — отвечал Лингард, — В этом смысле у вас есть защита. Но надо сказать, что он на меня сердит, и вообще ему надоела вся эта история. Он больше всего любит мир и спокойствие. Но я с ним еще не кончил.
— Насколько я понял то, что вы мне говорили, — сказал д'Алькасер, быстро взглянув в открытые и внимательные глаза миссис Треверс, — он может получить и мир и спокойствие, если он выгонит нас на пики этих разъяренных дикарей. И, кажется, некоторые из его советников рекомендуют ему сделать это не позже рассвета.
Лингард стоял, не трогаясь с места.
— Да, это приблизительно так, — отрывисто и безразлично произнес наконец он и тяжелыми шагами пошел прочь, не глядя ни на д'Алькасера, ни на миссис Треверс. Д'Алькасер и миссис Треверс переглянулись.
— Вы слышали? — сказал д'Алькасер. — Конечно, это ни в какой степени не затрагивает вашей судьбы, а что касается его, то его зря не убьют, — у него для этого слишком большой престиж. И когда все кончится, вы с триумфом выйдете из этой ограды под руку с ним, ибо во всей этой истории нет ничего, что бросило бы на него тень в глазах этих людей, да и вообще в чьих бы то ни было глазах.
Д'Алькасер не смотрел на миссис Треверс и, кончив говорить, стал отодвигать скамейку от костра. Когда оба они уселись, он намеренно оставил расстояние между собой и ею. Миссис Треверс продолжала оставаться под покрывалом, и ее глаза без лица казались ему странно незнакомыми и жуткими.