— Да, — сухо согласился детектив, давясь смрадным воздухом.
Ален и Агнес обсудили с коллегами вопросы по осмотру квартиры, опросу соседей, поиску информации и улик. Ален хотел тщательно осмотреть место преступления, но, чем дольше он оставался в комнате с жертвой, тем сильнее в нем росла необъяснимая смутная тревога, какая-то давно забытая неуверенность.
Он вспомнил свое первое расследование убийства, как впервые увидел место преступления, жертву. Тогда каждый шаг давался ему с трудом, хотелось сбежать и больше никогда не возвращаться. Его единственной мыслью было подавить подступающую к горлу желчь, но она все равно вырвалась наружу. К тридцати семи годам Ален повидал множество преступлений, убийств и трупов, но это, последнее, отличалось особой жестокостью и сумасшествием, больной игрой воображения. А от въевшегося в стены тлетворного запаха гнили, канализации и мертвого тела желчь вновь, как когда-то, подступила к самому горлу.
Ален быстро вышел из комнаты и, достав из кармана сигарету, поднес ее к носу. Делая неглубокие вдохи и более глубокие выдохи, попытался сдержать приступ тошноты. Она чуть отступила, но все еще была где-то неглубоко.
Детектив осмотрел гостиную, где стоял разобранный бордовый диван, покрытый грязными разводами и следами, оставленными когда-то тлеющими сигаретами. Ален подошел к старому темно-коричневому серванту, заваленному всяким хламом. На полках валялись упаковки таблеток, письма о неуплате коммунальных платежей, счета за телевидение и телефон, стояло две банки с окурками и пластмассовый стакан с мелочью. На серванте среди толстого слоя пыли гордо возвышался горшок с засохшим растением. Детектив прошел в крохотную кухню, где увидел несколько тарелок с заплесневелыми отходами, раковину, полную грязной посуды, и тумбу с пустыми пластиковыми контейнерами.
Желчь вновь поднялась к самому горлу. Ален задержал дыхание и шагнул в ванную, где обнаружил только маленький кусок мыла, старую зубную щетку с растрепанной щетинкой и пластмассовую расческу с клочками высветленных волос.
Зафиксировав общую картину, Ален в сопровождении Агнес быстро вышел из квартиры, потом из дома и только на улице сделал большой глоток чистого воздуха, после чего закурил сигарету, которую крутил в руках последние десять минут.
Глава 2
На отшибе
Все мое детство прошло на отшибе — отшибе города, отшибе жизни, отшибе существования. Я, как и моя сестра, были нежеланными детьми. У наших родителей просто не было денег на презервативы, так они объясняли наше появление на свет. Сестра заменила мне отца и мать, и поверь, была куда лучше их обоих вместе взятых. Она была старше всего на три года, но мне казалась такой взрослой, умной, недосягаемой.
Воспоминания из детства начинаются с покосившегося домишки, который наша семья заняла не совсем законно. Может, когда-то он был приспособлен для нормальной жизни, но это было задолго до нашего появления на свет. Мне дом казался большим и уютным, но это потому, что сравнивать было не с чем. В нем пахло жареными картофельными оладьями, рыбой и табаком. Нам с сестрой была отведена маленькая комнатушка в подвальном помещении по соседству с кладовкой, где хранились овощи с огорода и прятались бутылки самогона, который гнал отец. В комнате имелось окошко на одном уровне с землей, но для нас оно было дверью в мир солнечного света, чистого воздуха и надежды. В комнате стояла сколоченная отцом из деревянных поддонов кровать, где мы с сестрой спали. Вдвоем было теплее и уютнее. Еще у нас был стол с полками, так мы считали. На самом же деле — просто еще три деревянных поддона, поставленных друг на друга. Поначалу мы к этому столу почти не подходили, потому что занозы от него очень больно впивались в кожу. Но потом сами ошкурили его до гладкости, убив на это занятие не одну неделю и стесав не один слой кожи со своих детских рук. Постелили поверх найденную на свалке клеенчатую скатерть оранжевого цвета и были счастливы. Апельсиновая скатерть придала комнате хоть какую-то радостную нотку. На голые бетонные стены нам позволялось клеить вырезки из найденных старых журналов и наши рисунки. Поэтому к тому времени, когда мне стукнуло десять лет, вся стена, у которой стоял стол, была украшена «цветными обоями». Может, тебе она показалась бы аляповатой и некрасивой, но нам она представлялась картой мира, счастливого другого мира.