Малт и Низея родились от двух сестёр и тоже могли называть друг друга брат и сестрица, ибо у селонов родство считалось только по матери. И коралловый рожок юноши был выдернут из того же ожерелья, которое старая Гина, общая бабушка, повесила перед смертью на шею любимой внучке от младшей дочери Хаваны.
— Го-го!..
Когда они проходили мимо старого Деда, Низея споткнулась. Корзина качнулась сильнее, и одна из верхних рыб скользнула в сторону и упала вниз. Малт быстро обернулся, сбросил с плеча коромысло, и рыбья ноша мягко опустилась на землю.
— Устала, Низея, — оказал он заботливо.
Девочка не отвечала. Она стояла на месте, и ноги её тряслись от усталости.
— С дороги! — кричали задние. — Не стойте на дороге!..
— Что, распустили икру? — сказала насмешливо толстая Карна, обходя по тропинке.
Она одна, без посторонней помощи, несла на голове плоскую корзину, наполненную рыбой.
— Брось её, Малт.
— Низея! — позвал старик.
Девочка послушно подошла.
— Сядь здесь.
Он указал ей место на шкуре рядом с собой.
Малт немного подождал, потом перехватил на дороге мальчика Ганка, маленького и совсем голого, бежавшего сзади вприпрыжку, и они потащили вдвоём кое-как рыбную ношу на площадь уборки.
Девочка осталась на месте, возле старого Деда.
— Зачем надрываться, Низея? — ворчал старик.
— Девушки смеются, — сказала угрюмо Низея. — «Есть, — говорят, — ты умеешь, а таскать не умеешь»…
— Брось их, — буркнул старик.
Солнце садилось за рекой Юрата. Его огромное красное око глядело на белого Деда и на его молодую соседку. Дед тоже глядел на солнце, но глаза у него были слепые, белые, как будто затянутые кожей. Он долго смотрел на закат и потом покачал головой.
— Низея, ты видишь? — окликнул он девочку.
— Не вижу, — отозвалась Низея вялым голосом. — В глазах рябит.
Старик пошарил руками перед собой и подал ей большого лосося, свежего, сейчас из воды. Ребята натаскали старику свежинки.
— На, проясни свои глазки…
Низея привычным жестом поднесла рыбу ко рту и выкусила хрящ головы, вместе с глазами, как чайка выклюнула. Селоны в минуту усталости глотали свежие рыбьи глаза, чтобы прояснить свои собственные.
Она опять подняла лицо и посмотрела на солнце. Оно опустилось ниже, и его блеск стал гуще и темнее и не так больно резал глаза.
— Ты видишь, Низея? — спросил старик.
— Краба вижу, — сказала девочка и вдруг усмехнулась.
В старой легенде селонов солнце — это яркий щиток огромного светлого краба.
— Ты видишь, Низея? — повторил старик бесстрастно и настойчиво.
— Постой-ка, постой, — отозвалась девочка живее, чем прежде.
Она тряхнула головой, и перед её глазами побежали яркие цветные кружки.
— Солнцевы люди, — забормотала она быстро и невнятно.
— Какие люди? — так же быстро переспросил старик.
— Идут… люди, — говорила Низея. — Вон, в облаках, в пламени, волосы красные. Много их…
Она встала с места и хотела вернуться на берег.
— Не надо, — сказал старик. — Пусть сами кончают.
— Придут когда-нибудь, — ворчал он про себя, кивая головой. — Так старики говорили.
Он думал о Солнцевых людях. В этой упрямой седой голове жила неотступная грёза. У селонов было древнее и странное предание, что с неба должны спуститься на землю Солнцевы люди, одетые блеском и пламенем. То будут блаженные и кроткие люди. От них прозреют слепые, и встанут с постели больные и даже мёртвые. И смерти больше не будет. Старый Дед со слепыми глазами не думал о смерти. Но он желал ещё раз прозреть и увидеть зелёную землю. Ему не на что было надеяться. Он надеялся на Солнцевых людей.
— Придут, придут, — ворчал он настойчиво и тряс головой.
Низея с минуту постояла, потом повернулась и пошла вдоль берега, направляясь к лесу. Она зашла за мысок, села на камень и задумчиво стала болтать ногой в нагретой воде. Здесь не было людей, но новые рыбьи стада подходили сзади. И за ними летели крылатые хищники: чайки, бакланы и даже вороны и орлы. Чайки поминутно спускались к реке и таскали добычу как будто из ящика. А чёрный поморник, который не любит мокнуть в воде, бросался налету и отнимал у чайки добычу. В воздухе носились птичьи крики и клёкот, и писк, и галдёж, шумнее, чем у селонов на кругу. На берегу было потише, и шагах в десяти от себя Низея увидела новое диво. Крошечная ласка, серый зверёк с подпалинами по брюху, который боится воды хуже, чем соболь, умудрилась как-то ухватить зубами за хвост большого лосося и тащила его на берег. Лосось не шёл и тянул в воду. Ласка выгнула спину дугой и упёрлась в песок всеми четырьмя лапами. Она боялась замочить в воде даже коготки, но ей крепко не хотелось упустить жирную добычу. И так они боролись и колебались над краем воды как живые качели.