Юрий Нагибин
НА ОЗЕРЕ ВЕЛИКОМ
От редакции
Дорогие ребята!
В этой книге собраны рассказы для детей писателя Юрия Нагибина. Наверно, с тобой или твоими друзьями тоже происходили истории, похожие на те, что тут описаны.
Возможно, ты встречал маленьких мечтателей вроде Саши из рассказа «Сны», — мечтателей, которым бывает очень обидно, когда им не верят.
Возможно, и ты, как герой рассказа «Кнут», был иногда несдержанным, а потом горько сожалел об этом.
Автор хотел, чтобы его рассказы помогли тебе лучше понять и вернее увидеть то, что тебя окружает.
Свой отзыв о книге присылай по адресу: Москва, Д-47, ул. Горького, 43. Дом детской книги.
Папа, мама, собака и я
Свой дьявольский характер он обнаружил еще крошечным серым комочком с непомерно длинной, чуть ли не длиннее всего его тельца, чёрной шёлковой мордочкой и вислыми, до полу, ушами. И длинная морда, и тяжёлые уши, и короткие передние лапки обещали, что из него выйдет чистопородный спаниель, добрый утиный охотник. И хватка у него была замечательная: быстрая, как молния, и безошибочная. Мы только посмеивались, когда он, изловчившись, выхватывал из рук мамы гребёнку, моток шерсти или, стремительно подпрыгнув, снимал почти с носа папины очки, или, вскочив на кресло, длинным розовым языком слизывал с обеденного стола крошки еды, кусочки хлеба, а то и что-нибудь посущественнее.
Мы перестали смеяться, когда он утащил из кухни кило телятины — весь наш обед. Он бежал по коридору к выходной двери, телятина путалась у него между ног, он спотыкался и рычал. Пиршество происходило на пороге квартиры и длилось почти весь день, потому что кусок телятины был большой, а щенок маленький. И на весь день мы оказались закупоренными в квартире. Наши попытки отбить телятину ни к чему не привели, хотя в дело были пущены уговоры, брань, половая щётка и ремень. На слова, и нежные и гневные, он отвечал глубоким клокочущим рыком, не переставая жевать мясо и дробить кости молодыми зубами. Щётку он ощипал так, что она стала как бритая, ремень изорвал в клочья, и все мы, укушенные кто в руку, кто в ногу, оказывали друг другу первую помощь.
Поздним вечером он покончил с телятиной, обнюхал порог, прорычал для верности ещё раз и, виляя куцым обрубком хвоста, попросился во двор.
С тех пор у щенка вошло в привычку создавать вокруг места своей еды запретную зону. Если он грыз кость, мимо него нельзя было пройти даже на почтительном расстоянии. Низкое грозное «Р-р-р!», стремительно переходящее в тонкий, высокий захлёб, и вслед за тем неотвратимая атака. Было полбеды, когда он выбирал для расправы с костью или коркой хлеба кухню, столовую или кабинет; куда хуже, если он располагался в коридоре: тогда мы были отрезаны от всего света. Часто, услышав знакомый рык, мы замолкали и, напрягая слух, пытались угадать место бедствия.
— Он на кухне! — радостно говорил папа.
Мама бледнела, затем взгляд её загорался торжеством:
— Он в кабинете!
Тогда бледнел папа.
— Нет, — говорил я, — он в коридоре!
И тут бледнели мы все трое — несчастье становилось общим.
Пока он охранял только еду, с этим можно было как-то мириться. Ведь и самый здоровенный мосол в конце концов перемалывался его острыми зубами, самая сухая и невкусная корка в конце концов уничтожалась. Но пришла настоящая беда, когда он стал охранять вещи. Он был вороват и таскал всё — от катушки ниток до платяной щётки, от карандаша до свежего номера журнала «Огонёк», от очков до калош. Всё украденное он считал своим и охранял с такой же яростью и упорством, как кость или хлеб. То и дело слышалось знакомое «Р-р-р!», и радость уходила из нашего дома.
Иногда, если украденная вещь была совсем дрянью — пуговицей, кнопкой, бритвенным лезвием или заколкой, — пса удавалось выманить из квартиры свежим куском мяса или обещанием прогулки без намордника. Украденный предмет убирался. Но у щенка была на редкость крепкая память. Возвращаясь домой, он с рыком кидался к тому месту, где оставил своё сокровище, и, не обнаружив его, кусал папу, маму или меня, никогда не ошибаясь в виновнике пропажи.
Однажды он счёл своим солнечный блик на полу столовой и весь день охранял его, продвигаясь вслед за ним наискось комнаты, от окна к буфету. Когда же блик исчез под буфетом, он ещё долго лежал, уткнув нос в пыльную, тёмную щель и недовольно рыча. Но, к счастью, мы обедали на кухне и за исчезновение блика не отвечали.