Наслушавшись безнадёжных разговоров охотников, мой земляк решил остаться на берегу.
— Поброжу по болоту, может, хоть бекаса подниму, — сказал он и, взяв ружьё под мышку, зашагал прочь, громко шурша сапогами по осоке.
Он избрал благую долю. Когда мы выплыли на чистое и ветер, срывая с медленных, тяжёлых волн пенную оторочку, зашвырял в лицо ледяными брызгами, я ему от души позавидовал. Вальке Косому, Петраку и Анатолию Ивановичу было лучше: работа веслом согревала. Валька даже скинул шубейку и, стоя в рост в своём челноке, поигрывал силушкой: то птицей летел вперёд, то круто тормозил, погружая чуть ли не всё весло в бурлящую воду.
Берёзовый корь со всех сторон окружён топкой, шоколадного цвета грязью, делающей его почти неприступным. Впереди же себя дозором выставил небольшие островки; на их вязкой, болотистой почве, напоминающей асфальтовый вар, растут кусты и неизбежная сита. В сите хоронятся ондатровые домишки с куполками из всякого мусора: щепочек, веточек, сухой лещуги. Один из таких островков облюбовал для себя Петрак.
— Валька, слышь! — крикнул он. — Ты под сухарой располагайся, там есть подъезд.
На ближнем мыске Берёзового коря, среди низкорослых кустов, возвышался каким-то чудом попавший туда осокорь.
— Охота была! — сипло отозвался Валька. — Там Жамов змея видел!
— Какого змея? Желтопузика небось!
— Говорю — змея! Что он, ужа от змея не отличит? Зелёный, бородавчатый, с кулак толщиной и с погремушками. Как погремушкой тряхнёт — так всего тебя ядом опрыскает!
— Ладно, ужо спрошу Жамова, — недобро пообещал Петрак.
Валька молча повернул свой челнок влево и скрылся за камышом. Анатолий Иванович повёл челнок вокруг острова. Издали Берёзовый корь представляется чем-то вроде зелёной лепёшки продолговатой и ровной округлости. На самом деле берега его сплошь изрезаны заливчиками и бухтами, кое-где водяные перемычки отхватили от него солидные куски. География его настолько сложна, что вскоре я потерял всякое представление о том, где мы находимся. Мне казалось, что товарищи остались где-то далеко позади, как вдруг совсем рядом я услышал голос Петрака, в чём-то укорявшего Вальку. Наконец мы оказались в тихом заливе, обнесённом с трёх сторон жёлтыми, сухими камышами. Их лёгкие метёлки нежно и грустно шуршали под ветром.
Продвигаться вперёд становилось всё труднее, плоское днище челнока цеплялось за водоросли. На руках Анатолия Ивановича между большим и указательным пальцами вздувались твёрдые желваки, а лицо с каждым новым толчком, вернее сказать — жимом, затекало красным. А затем вода вокруг нас взмутилась глиной, челнок пополз по дну.
— Может, мне выйти? — предложил я.
— У топнете, — коротко отозвался егерь.
Он всем телом навалился на весло, но оно ушло в мягкую глину, не родив толчка.
— Как там носатики, не гуляют? — спросил Анатолий Иванович, переводя дух.
И тут же за его спиной, на коричневом намыве грязи, я увидел парочку куликов. Они степенно прохаживались взад и вперёд, покрывая шоколадную грязь ровными, чёткими следками — будто узор наводили. Я вскинул ружьё и выстрелил. Когда рассеялся дым, я увидел лишь трилистниковую строчку следов — кулички улетели.
— И хорошо, — заметил Анатолий Иванович: — всё равно их оттуда не достать.
Мы подползли к заросшей ситой кочке. Я спрыгнул на кочку и втащил нос челнока.
— Ну и порядок! — сказал Анатолий Иванович, обозрев окрестность.
Пожалуй, охотники не зря выбрали Берёзовый корь. За последние дни я забыл, как выглядит утка. Настолько забыл, что пропустил тройку чирков, просвиристевших над самой головой и хлопьями сажи истаявших вдали. Но потом, видимо, они повернули назад. Раздался выстрел, и вода зашипела под градинами осыпавшейся вокруг нас дроби.
— Петрак бил, промазал, — определил Анатолий Иванович.
Затем вправо, над сушью, прошла матёрая. Я вскинул ружьё, но Анатолий Иванович не дал мне выстрелить. Стволом своего ружья он отвёл мой ствол.
— Без толку, — ответил он на мой удивлённый взгляд. — Ну, убьёте, а достать-то мы всё равно не сможем.
— Неужто такая топь?
— В том-то и дело! Ни пройти, ни проехать. Поэтому и не любят у нас на Берёзовом корю охотиться. Как на сушу упало — так пропало.
По-видимому, у наших товарищей дела шли успешней: постреливал Петрак, палил Валька. Анатолий Иванович, оберегая свою честь егеря, сказал, что Петрак, верно, чего-то подстрелил, а Валька «жгёт» впустую. Ему не хотелось признаться, что те выбрали место удачнее.