Я поглядел в окно, когда вдалеке раздался первый разрыв артснаряда. Каждый день методично обстреливают они город.
Первый снаряд разорвался далеко от нас. Но спокойным нельзя быть — они переносят огонь.
За стеной играют дети: восьмилетний Котя и шестилетний Мик. Я стучу в стену:
— Ребята, в подвал!.. Артобстрел!
Я стараюсь говорить с лаконичной вескостью, как в воинском приказе. Этот тон обычно больше всего действует на ребят, но сейчас они заняты игрой и не обращают на мои слова ни малейшего внимания. Так происходит уже не первый раз, но я снова стучу в стену и ложусь на диван. Я тоже решаю остаться в комнате. На улице тихо, разрывы всё так же глухо теряются вдали. И в доме тихо. Сквозь тонкую стенку ясно слышатся голоса ребят. Какая-то скучная у них сегодня игра.
— Дзынь-н-нь! — Это Котя.
— Старший политрук слушает, — отзывается басом Мик. — Вам кого?
— Мне старшину Косачёва.
— Косачёв вышел, — отвечает Мик (он реалист и любит, чтобы игра походила на жизнь). — Вы мне ещё позвоните!
— Нет, теперь вы мне позвоните, — с досадой говорит Котя, — а то я звоню, звоню, и всё без толку.
— Дзынь-н-нь! — Это Мик.
Но Котя разозлился и теперь отвечает, что такой-то занят и подойти не может. Игра не клеится, но они с завидным упорством стараются раздуть угасающую искру.
Между тем огонь приблизился к нам. Стала «слышна траектория», как говорят артиллеристы. Шелест, прерываемый чавканьем.
Разрыв. С потолка осыпается немного извести. Второй. Мне становится мучительно жаль детей, трогательный закон детства заставляет их играть во что бы то ни стало.
— Обстрел! — говорит Котя.
Они даже не слышали моего предостережения. Я снова стучу в стенку. В ответ несётся: «У-у-э!.. У-у-у!» Этот странный звук, который умеют производить только дети, означает автомобильную сирену. Мик сигналит вовсю. Я понимаю: это мчится «скорая помощь». Трещит кресло, изображающее автомобиль.
— Быстрей, товарищ водитель, там дом завалило! Много жертв, — говорит Котя.
Походя они создают обстановку игры.
— Какой дом? — спрашивает Мик. — Пятиэтажный?
— Семиэтажный, — решительно говорит Котя.
Мик сигналит ещё неистовей.
Я хорошо представляю себе двух этих ребят: Котю с большим, упрямым лбом, нахмуренными глазами и разбитыми, в ссадинах, коленками и хрупкого Мика с тонким, серьёзным лицом. В Коте преобладает мужское начало, в Мике — женское. Таких, как Мик, взрослые всегда оскорбляют сравнением с девочкой.
Разрыв через дом от нас. В разрядившемся воздухе исчезают звуки.
Мне немного не по себе. За окном медленно оседает пыль, особенно нежной кажется голубизна воздуха над крышами.
— Трр! — доносится из-за стены.
Машина затормозила. Теперь в движение приходит вся мебель. Голос Коти:
— Осторожней, ребята. Да поживей, поживей — там люди!
Он — «главный врач» и начальник аварийной группы. Это немного смущает реалиста Мика.
— Послушай, Котя, мы же не пожарники?
— Без разговора, товарищ! Там люди заваленные.
Вздохнув, Мик принимается за «раскопки».
— А вот и мы, товарищи пострадавшие! Ну как, вы все живы? Мы сейчас окажем вам первую помощь. Мик, оказывай первую помощь.
Новый взрыв возмущения:
— Но я же водитель и пожарник, Котя! Я не могу быть санитаром! Так не бывает!
— Не разговаривайте, товарищ! Кем нужно, тем и будете!
Мик покоряется.
Я слышу, что сейчас в ход пошли подушки. Верно, это и есть пострадавшие.
— Смотри, Мик, — радостно говорит Котя, — мы успели вовремя, все живы!
— Ничего не все, — говорит Мик, и в голосе его звучат подозрительные нотки. — Так я не буду играть. Это не взаправду!
— Ну, а кто же не жив? — спрашивает Котя. — Я что-то не вижу неживых.
— А вон та девочка — она совсем неживая.
— Ну, та девочка… — раздумчиво говорит Котя. Ему хочется успокоить товарища, но он не может совладать со своим сердцем. — Так это же Варя, Мик. Мы с ней играем в саду. Неужели ты хочешь, чтобы Варю убили?
Нет, Мик этого не хочет. Пусть Варя будет жива. Но он хочет, чтоб было как взаправду, иначе неинтересно.
— Вот этот старичок умер. Смотри, Котя, он совсем даже не дышит!
Тяжёлый диванный пуф, очевидно приподнятый Миком, с размаху опускается на диван. Жалобно погуживают пружины.