Объединившись, пустота пошла войной. Разве трудно догадаться — на что? На то, что бросалось в глаза и резало слух, — на блестящие заклепки, на громкую музыку, на длинные волосы — на то, что вызывало потаенную зависть и открытую ненависть.
В Москве появились «люберы» — выходцы из подмосковных Люберцов. Они объявили себя «санитарами» города и принялись щ е м и т ь «неформалов».
Не отставала и провинция. Уральская, в том числе. В городе Орске Оренбургской области объявили себя «ништяки». Ништяками стала называть свою сплотку самая люмпенизированная часть отрочества.
В пику всем «неформалам» ништяки придумали себе форму: мохеровые фуражки и тапочки на босу ногу. Безвкусно, но броско и в общем-то доступно...
О степени люмпенизированности этой среды говорит один факт: ништяки пошли войной даже на металлистов, которые, если вспомнить, и сами не особо жаловали большую часть «неформалов» в силу разности социальных положений (впрочем, «люберы» металлистов тоже не щадили). Так что «ништяки» оказались святее папы римского, то бишь металлеров.
Социальная месть, которая на словах оправдывалась и собственным патриотизмом, и борьбой за справедливость, и приверженностью к порядочности, почти сразу же вылилась в банальную хулиганку, в грабежи и разбои.
Да иначе и быть не могло. Уже в самоназвании — н и ш т я к и, н и ш т я к о в ы е — орские «аргонавты» заявили о тех идеалах, на которые в скором времени будут четко и безоглядно ориентироваться. Ведь ништяковый — производное от уголовно-воровского «ништяк» (т.е.все в порядке, все хорошо). Еще ярче эта изначальная ориентация на уголовную субкультуру обозначилась в названии противоположного ништякам «неформального» лагеря: ч е р т и. «Черти» — то же заимствование. На уголовно-воровском языке «черт» обозначает: не принадлежащий к воровскому миру.
Пусть не видится здесь противоречия, но изначально объединение и «люберов», и «ништяков», и некоторых казанских «гопников» свершалось не на криминальной основе. Элементы воровской субкультуры использовались люмпенскими группами лишь в качестве строительных лесов. Ведь эта субкультура наиболее соответствовала мироощущению люмпен-подростка. В конце концов, воровская субкультура — порождение того же люмпенства, только взрослого, порождение схожего уровня психической организации.
Пустота не держит формы. Поэтому, чтобы придать своим группировкам ощущаемые очертания, люмпен-подростки оборотились к тому, что рядом. К идеалам отцов и соседей-зэков. К тому пониманию нормы, что диктовалась собственным инфантилизмом, собственными психическими атавизмами — не в меру, на первобытном уровне, конкретным мышлением, магическим отношением к миру и т.п. То есть ко всему тому, что в избытке есть в уголовной субкультуре.
Итак, к концу восьмидесятых годов в нашей стране одномоментно и повсеместно в противовес «неформалам» стали объединяться люмпен-подростки. На первых порах они почти не имели признаков собственной субкультуры. Главное для них было — борьба с иными под-культурами. Но появление многогранного культурного «багажа» было уже предопределено. Во-первых, люмпенским менталитетом. Во-вторых, тем, что от преступного мира не могло ускользнуть: возникают многочисленные структуры, внутренне склонные к восприятию воровских норм. Было также предопределено, что нарождающаяся субкультура станет г л а в е н с т в у ю щ е й. По причине ее безмерной агрессивности.
Сорняк люмпен-культуры пышным цветом зацвел по всем городам и весям России. Но — сузим свое внимание до Екатеринбурга. С одной стороны, это типичный промышленный мегаполис. По своим социальным условиям он оказался наиболее подходящим для укоренения люмпен-культуры. Наличие многочисленных ПТУ, техникумов предполагало стягивание в этот город большого количества маргиналов — выходцев из рабочих поселков, районных городков, которые, как пчелы, поставляли в улей субкультуры свой взяток и делали эту субкультуру п о к а з а т е л ь н о й для всего уральского региона. С другой стороны, в отличие от Москвы, Казани, того же Орска, Екатеринбург криминальный имел в 80-е годы свою ярко выраженную специфику, что даст нам возможность пронаблюдать, как почва определяла главенствующую юношескую субкультуру и конкретно — жаргон... Вычленение специфического, надеюсь, только подчеркнет типическое.