Вот, кажется, и все. Впрочем, нет… В шестидесятых годах мне довелось подолгу летать над Сарезским озером на специальном самолете экспедиции. Сверху озеро производило грандиозное впечатление. Но это уже было не то. Для былого очарования чего-то не хватало. Может быть, трудностей пути? Или молодости?
ВОКРУГ ПИКА МАЯКОВСКОГО
Лесов на Памире мало. Собственно, настоящих лесов на горных склонах и вовсе нет. Имеются лишь узенькие ленточки зарослей ив, тополей, облепихи и жимолости в поймах рек. И занимают эти ленточки всего 0,17 процента территории советского Памира. Это — по подсчетам профессора А. В. Турского. Поэтому каждый мало-мальски заметный массив этих пойменных лесов взят под контроль и осторожно эксплуатируется. Там есть лесничества, которые не только контролируют рубки, но и занимаются посадками молодого леса, расчисткой старых участков, вообще культурным ведением лесного хозяйства. Такие лесничества имелись в долинах Шахдары, Гуита и Ванча. В остальных долинах пойменных лесов почти нет. Поэтому не удивительно, что Гурский, сам лесовод и дендролог, спал и во сне видел то новые, неоткрытые еще массивы горных тугаев, то искусственные, посаженные леса высшего бонитета. Что касается посадок, то дело снами не ограничивалось, и, где только можно, а часто и где нельзя, Гурский выискивал плацдармы для лесонасаждений. Это были галечные поймы западнопамирских рек, пески Вахапа, конусы выноса по Гунту, галечники Ванча, бровки арыков. Энергии Турского можно было позавидовать. Он заражал своим энтузиазмом не только работников лесного хозяйства, многие из которых были его учениками, но и председателей колхозов, комсомолию, школьников и даже пограничные войска. Он сумел убедить пограничное начальство в том, что деревья, высаженные по нашему берегу пограничного Пянджа, сыграют не только берегоукрепительную, но и политическую роль, украсив советский берег в противоположность голому афганскому. Это было в середине пятидесятых годов. Когда летом 1972 года я ехал по Пянджу и видел тут и там тополевые прибрежные насаждения, я вспоминал Турского и воспринимал ряды тополей как великолепный памятник этому энтузиасту.
Но насаждения насаждениями, а мысль о неоткрытых еще естественных лесных массивах время от времени посещала Анатолия Валерьяновича. Он был очень занятым человеком. Обязанности депутата областного Совета, директора ботанического сада, члена различных комиссий обкома, председателя местного отделения общества «Знание» и прочая, и прочая отнимали у Турского все время без остатка. В поездки он вырывался не так уж часто. Сам садился за руль и гнал машину по горным дорогам, имея перед собой не одну, а добрый десяток целей. Так и получилось, что не во все ущелья, которые его интересовали, он мог забраться, несмотря на то что прожил на Памире двадцать шесть лет.
Одним из таких ущелий была долина Абхарва, реки, стекающей с горного узла пика Маяковского на юго-запад, к Пянджу, в который Абхарв впадал километрах в десяти ниже райцентра Ишкашим. Там река выбросила в долину Пянджа огромный конус выноса, гектаров на четыреста. Гурский подозревал, что в этом ущелье можно было найти пышные пойменные леса. Соображений для такого предположения было предостаточно. Во-первых, говорил он, река течет на юго-запад и обращена как раз в сторону перевала Гоундара через соседний хребет Кохи-Ляль в Афганистане. Хребет этот перегораживает путь западным влажным ветрам. А раз так, то эти ветры прорываются через перевал и ущелье Абхарва должно быть увлажнено лучше, чем прилегающие части хребта. Во-вторых, Абхарв имеет три составляющие реки, берущие начало в ледниках, и поэтому пойма Абхарва должна летом устойчиво увлажняться. В-третьих, ущелье слабо заселено, что для леса тоже хорошо. В-четвертых, неизбежные скопления снега в верховьях Абхарва, раз ущелье так удачно повернуто к влажным ветрам, должны способствовать лучшему сохранению лесов от вымерзания. Были доводы и в-пятых, и в-десятых, и среди них — высотное положение поймы в пределах пояса лесовозобновления и геологическая древность этого участка, что должно обеспечить хорошо выработанную пойму, на которой как раз и растут леса. И так далее. Получалось так, что лесов по Абхарву не может нс быть. Но сам Гурский все как-то проскакивал ущелье мимо, торопясь по неотложным делам, и предположение оставалось неподтвержденным.
Летом 1957 года в составе целой группы специалистов я выехал в Вахап. Гурский посоветовал нам заглянуть по пути в Абхарвскую щель. Времени было в обрез, и мы решили, что высадимся в устье Абхарва, а остальная часть группы поедет дальше, поработает в Ваханс, а на обратном пути в условленное время заберет нас.
На Абхарв мы решили было подниматься вдвоем с зоологом Аркадием Васильевичем Поповым, прекрасным полевиком, стрелком, фотографом и ходоком. Но в последний момент к нам настойчиво пожелал присоединиться молодой ленинградский фитопатолог Эдик. Сейчас он доктор наук, руководит лабораторией и ходит при бобровом воротнике, а тогда он был молод, непоседлив, со склонностью к феерическим монологам и ходил в белой полотняной кепке и кирзовых сапогах, от которых пахло мокрой собакой. При всем при том явно чувствовалось, что Эдик талантлив, и мы с Поповым возражать не стали: умный человек никогда не в тягость.
Тропа сначала шла круто, но метров через триста подъема она вывела пас на пустынный склон и повела по волнистой кривой, уходящей все же вверх. Абхарв с его поймой остался внизу. Никаких лесов на пойме не было. Но это место слишком близко к дороге, чтобы леса сохранились, и их отсутствие еще ничего не доказывало.
Мы шли ровным шагом. Впереди Аркадий Васильевич, потом я, сзади Эдик. Мы с Поповым молчали, Эдик что-то говорил. Сначала мы слушали, потом отключились. Через час и Эдик примолк.
Еще через час он стал отставать, и мы сбавили ход. А еще часа через два Эдик сел и сказал, что ноги, странное дело, ну совсем его не слушаются и не хотят идти вверх. Мы убедили Эдика все же идти хоть как-нибудь, так как обратно ему уже идти некуда. Так и шли потихоньку. И чем дальше шли, тем больше меня удивляло отсутствие на абхарвской пойме лесов. Не то чтобы пойма была совсем голой: тут и там росли кустики ивы, облепихи, мирикарии. Но от куста до куста простирались голые галечники. И я понял, что ледниковое питание реки сработало не в пользу лесов, а против них. Половодье летом было слишком бурным, и вода сносила часть деревьев, а молоди мешала укорениться. Это был первый просчет.
К вечеру мы добрались до летовки в устье реки Худуск, одной из составляющих Абхарва. Здесь кустарниковая поросль была куда гуще. Вода поступала в это урочище с трех сторон, и во время половодья здесь не создавалось направленного в одну сторону разрушительного потока. Я сделал несколько описаний, собрал гербарий и начал ощипывать улара, подстреленного Аркадием Васильевичем. Предварительно, правда, он измерил, описал и взвесил улара, выпотрошил его и вообще внимательно изучил наш ужин с зоологической стороны. Эдик — куда девалась усталость — бегал от одного куста к другому, разыскивая галлы — опухоли на листьях и побегах. За ужином Эдик увлеченно рассказывал нам о своей гипотезе, согласно которой опухоли на растительных и животных тканях образуются благодаря одному и тому же механизму. Какому именно, я не понял — думал о своем. Уже сейчас было ясно, что леса Абхарва — чистейшей воды легенда, результат умозрительных построений, не более. Их просто нет, этих лесов. Вот завтра полезем вверх по одной из составляющих, посмотрим, что там.