Помню, от потери крови немного закружилась голова, «Шпик» помог мне дойти до санчасти, где мне сделали несколько уколов. Минут через двадцать в санчасти объявился и «Шпик», со склоненной к плечу головой: осколок попал в шею. А я упал на матрас, постеленный в коридоре, и самым блаженным образом вырубился часа на три. Вокруг здания то и дело падали мины, но, как и в Николаевке, они не мешали мне уснуть. Проснувшись, я стал «осматривать местность», тем более, что хотелось есть: скооперировавшись, кажется, со Шпиком мы предприняли рейд в сторону кухни, и даже что-то там нашли, встретил давно не виданного мной ополченца с позывным «Бобер», невысокого мужика лет пятидесяти с самым что ни наесть пролетарско-шахтерским видом. Наша внезапная встреча выглядела так: «Ааааа!! Замполит!!! Привет!!!… Я твою комнату на пожарке до последнего охранял от этих…, но нас перебросили, разворовали сволочи поди». Да, разворовали, сволочи… Да хрен с ней, с комнатой, после четырнадцатого числа другие сволочи по кускам разворовали Ополчение, его сердце, его суть, его душу.
Произошла в санчасти и еще одна любопытная встреча, к нам за чем-то зашла… пара чеченцев-кадыровцев. Довольно брезгливо, но деликатно я спросил, какого они тут вообще забыли (конечно, другими словами). С акцентом мне было объяснено что-то про то, что они, как граждане России, не могут оставаться в стороне и т. п. Ближе к вечеру за нами прибыла машина, загрузившись, тронулись в путь к штабу, добрались благополучно, хотя дорога местами простреливалась. На штабе встретил «Гиви» и «Моторолу». Его взвод перебросили недавно к нам. Также увидел редкую картину, а именно нашу броню: у «Моторолы» водилось пара БТРов. Во дворе стояло какое-то непонятное орудие: то ли легкая гаубица, то ли задранная в небо противотанковая пушка. Скоро за нами приехал микроавтобус, что бы везти в Донецк, ехали по единственному не перерезанному, но простреливаемому противником асфальту, через Федоровку, прошли на скорости благополучно, вечером были в госпитале на Калинина.
Помню, как я и «Лях» навещали в вышеозначенном госпитале раненного «Немца». Тогда я, на миг попав в сонное царство неспешно ходящих раненных, слегка позавидовал их полноправному уюту. На деле все оказалось как всегда банальней. Госпиталь после ранения открылся мне во всей своей нудной красе. Единственным бонусом была встреча примерно с третью нашей обескровленной к тем дням роты. Смертная тоска продолжалась дня два, ко мне приехал «Скобарь» и еще пара человек. Ситуация была описана коротко и ясно: нам было срочно нужно уходить, лучше «по-английски», дабы не оказаться на подвале у новых властей за ставшую непопулярной идейность. Тем же вечером я был «выкраден» из госпиталя, заночевали где-то в центре, а на рассвете машинами ушли в сторону границы, у всех осталась фотография нашей группы, а мне было лень вылезать из машины.
И вот снова Краснодон, уже основательно потрепанный украинской артиллерией, мы там нарушаем уже не действительный сухой закон и обедаем «с вином». На уже знакомом рынке кто-то берет гражданку. И где та девочка из салона связи, проводившая нас в июне коротким прощанием?… Еще одна фотография: там уже есть я, Краснодон, здание штаба местного Ополчения, несколько потрепанное, но не разбитое, я в темных очках, все же боевой фингал мне не идет. Тем же днем, долго поскучав на границе, с помощью местных ополченцев пересекаем «ленточку», сжигаю какие-то бумаги, касаемые жизни роты и случайно оказавшиеся при мне. Два месяца закончились, день в день. 23 июня мы оказались в Новороссии, 23 августа мы покинули ее. Два месяца моей личной и почти пять месяцев борьбы Ополчения оставались позади, наступала новая эпоха войны. Увы, в ней мы оказывались уже лишними. Спустя не столь короткое время, окажется, что мы не одиноки. Ополченцы первой волны, не сгоревшие в страшных боях за аэропорт и Дебальцево, будут выдавливаться из Ополчения, заменяться наемниками отсидевшимися летом 14-го года. Но война не окончена, медленно тлея, она ждет своего нового часа, и неизвестно, когда, а главное, как это произойдет. Отбоя не было, борьба продолжается.