— Эй, Корреспондент, ты чего… хохочешь? Контузило?
— Слегка. Но дело не в этом. Представляю. Какое будет качество съемки…
— Стой, отморозок! — кричит он мне в спину. — За остановкой в подсолнухах засада!
— Мы уже в засаде, вперед!
Народ перебегает к остановке, я прячусь за мешками с песком, прикуриваю. Заметив на дороге БМП (чья? неужели укры контратакуют?) открываю видеокамеру. И чувствую не свой — набившейся внутрь остановки толпы ополченцев шквальный страх, слышу: «Пац-цаны, сей-час при-прилетит…» Взрывной волной захлопнуло мониторчик камеры, вырвало из губ сигарету, из мешков у меня за спиной осколки вырвали песчаные фонтанчики. А внутри остановки — кровавое месиво. Все снова почуяли: сейчас прилетит и — врассыпную к ближайшей «зеленке», только бы подальше от пристрелянного места. Убежать успели не все: из подсолнухов за остановкой резанули по бегущим ополченцам пулеметными очередями, с господствующей высотки снова посыпались мины, а с неба — бомбы и ракеты «Су-25».
В затишье приехали военные корреспонденты. Каски-броники-суперкамеры со штативчиками. Иностранцы и «Лайф Ньюс». Молодцы, профи. Отработали в полчаса, сняли все быстро и красиво: выжженное поле, исковерканный БТР, пару трупов плюс мнение ополченца, который чуть позже станет трупом. Умчались. А через 20 минут снова начался бой, и кровь — не метафорически, реально — ручьем текла по ступеням дома, в котором прятались от мин, и друг разорванного прямым попаданием Лешего из подразделения Рязани, направив на меня ствол РПК орал: «Бля! Камеру на х… убери, он — кивок на лицо убиенного, раскуроченное в кровавый нуль — разрешал тебе, бля, снимать? Пристрелю, бля, он брат мой! Брат!.. А тебе — кино?!»
Вторая причина — видеокамеру я взял в руки вынужденно, по приказу, заранее зная, что переживаемое на войне невыразимо, а впоследствии, убедившись в этом на опыте — утратил желание снимать.
Опыт этот обретен в еще первом полномасштабном бою этой войны 3 июня в Семеновке. Снимал погибших бойцов расчета ПТР Севера и Цыгана (из противотанкового ружья выпуска 1943 года они пытались подбить Т-64) и — отчетливейшее ощущение — незримой на плече горячей, требовательно подталкивающей ладони: уходи! Я ушел в безопасное место, танковый снаряд вздыбил землю за блиндажом, у которого погибли Цыган и Север, и сразу же, резко, без всякого перехода, в обвальный миг, словно так было всегда, я увидел бой глазами всех разом участвующих в нем бойцов. Увидел и почувствовал все, что видят и чувствуют они не только в данный момент, но все, что они и те, кого они по-настоящему любят когда-либо пережили. Все — сны, самые потаенные мысли.
Испытанное слияние с сознаниями сотен людей вызвало не страх — радость; целительное, как в материнской утробе спокойствие. И внутри этого невыразимого спокойствия душа бабочкой в панцире нетварного света, сразив безумие обыденности, алмазным росчерком озарения соединила-вмагнитила в одну бездонную и все выявляющую фразу вездесущности все содержание миров невидимых и видимых. Сгорело «я» — и то, что было тленным мною, стало в зияющем разломе вневременности нетленным всем во всем.
Когда вернулось обыденное восприятие, я отстраненно глянул на камеру, (в это время мелькнула над головой, разворачиваясь на боевой заход «сушка») и спросил себя: «Чем я занимаюсь? Всем вместе взятым гениям кино не выразить и отблеска того, что открывается здесь всякому, идущему навстречу смерти».
Я убедился потом, что подобное в бою переживали многие, но, по понятным причинам либо скрывают это, либо забывают этот опыт и проявляется он лишь косвенно. Хотя в реальности все знают все о всех, все тайное еще 2000 лет назад стало явным. Как-то в разговоре с добровольцем из Крыма мне вообразилось (словно увидел мгновенное кино) забавное происшествие из жизни студентов, я стал о нем во всех подробностях — с именами, датами, деталями обстановки рассказывать в полной уверенности, что импровизирую и вдруг замечаю на лице собеседника ошеломление, граничащее с паникой. «Епрст! У меня дома скрытых камер вроде нет, и содержимое мозгов сканировать вроде еще не научились. То что — ясновидящий?.. Где ты эту историю услышал? Бывают же совпадения…»
Для эзотериков, психологов и скептиков отмечу: это не инициический спонтанный акт внедрения в тонкий мир и слияния астральными структурами. Не трансперсональное катапультирование и трансформация в «чувствилище Вселенной — человека камертона», который входит в резонанс с псиинформационными полями и улавливает их вибрации. Не реактивно-психотическое состояние со сценоподобными зрительными и слуховыми галлюцинациями в травмирующей ситуации. Не защитная реакция. Нет и нет. Не было это и тем, что православные называют прелестью. Это был опыт вхождения в повседневную явь, в которой мы пребываем с момента зачатия ежесекундно. Но открывается эта явь не тому, кто забавляется ритуалами, эвокативными техниками и психотропными препаратами, а тому лишь, кто хотя бы на единый в земной жизни неуследимый и неуничтожимый миг готов был не иллюзорно — подлинно собой пожертвовать, взойти на свой крест. Отдать кровь, чтобы принять Дух.