— Закрыли нашу церкву. Разорили. Еще до войны закрыли антихристы…
— Какие, бабуль, антихристы? Немцы?
— Кабы немцы… Свои, сельские. Антихристы, они везде есть. Безбожники. Попа нашенского и псаломщика в Сибирь сослали. Там и сгинули ни за что ни про что. Активщики-большаки ничего не боялись. Чего им было бояться. Они — власть… Взяли силу над народом. Что скажут — то и делай. И делали. Сами мы все в разоре виноваты. Топоры на иконы подняли. Святотатство творили. Анчутки мы и есть анчутки. Бесам поддались. Наша вина… Наделали делов, на церкву глядеть — слёзы. Без окон, без дверей.
Слушать бабушку интересно. Говорила слегка окая. В Тёпловке все так говорили — на «о».
— Болезная моя сиротка, — жалела меня баба Оля. — Господь спас тебя от смерти в гибельное время, оставил жить. Ты у меня одна, и я у тебя одна.
Без дела бабушка не оставалась с раннего утра до позднего вечера. Из домашней скотины держала одну козу. Молока на двоих хватало. Кашу сварить, лапшу.
— Удойная! — хвалила. — Молоко потом не пахнет. Пользительное. Корову держать не под силу. Сена сколько надо, не накосить.
Коза все лето и осень паслась на привязи в заброшенном соседнем огороде. Травы кругом хватало. Я баловала скотинку ивовыми вениками. Наломаю внизу огорода, отнесу нашей Белянке.
Летний день долог. Сколько делов с бабушкой переделаем. С утра до обеда грядки полоть, картошку мотыжить, окучивать. Выполотая трава подсохнет на солнышке — в зиму козе на корм. Вечером — полив. Много ведер воды уходит на капусту, помидоры, огурцы. Хорошо, речушка по низу течет, далеко носить не надо. В жаркую погоду речушка почти пересыхала. Вода накапливалась в запрудке из прутьев. В этой запрудке можно было даже искупаться, побарахтаться вволю в теплой воде.
Весной, в раздополье, речушка преображалась. Превращалась в бурный шумливый поток, стремительно несущийся по оврагу. Полая вода затопляла овражные кусты ивняка, черёмушника, коряжистые вётлы.
— Смотри, близко к стремю не подходи, — наказывала бабушка. — Унесет половодьем. Закружит, как щепку. Играй близь избы, близь церкви. Вода притягивает.
Церковь стояла рядом с нашим домом через дорогу. Купол колокольни ободран. Какая нужда погнала на такую высоту разорителей? Зачем? Жесть кому-то понадобилась или озорство подбило… Крест на колокольне остался нетронутым. Не решились свалить. Стоял как ни в чем не бывало, видный издалека. На самой маковке.
Ныне на церковь в Тёпловке не обращали внимания, словно не замечали за ненужностью. Пожалуй, так не замечают вышедшую из употребления вещь. Старухи, идя мимо, кланялись и осеняли себя крестным знамением по привычке. У сельчан помоложе летами такой привычки не было. Смотрели на разоренный храм равнодушно. Что в нем проку? Службы нет. Икон нет. Воронью и галкам пристанище.
Летними вечерами, как стемнеет, на колокольне кричал сыч. Наводил жуть. Наверное, поэтому бабушка называла сыча «пугачом». Какой был этот «пугач»? Моему детскому воображению представлялся ужасной птицей. Не случайно умел он стонать, хохотать, заходиться плачем, истошными человеческими воплями.
— Не бойся шалой птицы, — успокаивала бабушка. — Поорёт, поорёт — перестанет. Худа от «пугача» нет. Тоже, как и все, — тварь божья…
— Баб Оль, а ты видала его?
— Видала… Так небольшой, вроде совы. Пестренький. По заброшенным помещениям живет. Мышей ловит. Днем прячется, по ночам недурикой орет, ребятишек да добрых людей пугает.
Зимой и летом бабушка спала на русской печке. Лечилась на горячих кирпичах от простуды и ломоты в пояснице. Для всякой нужды годилась печка. Для стряпни, просушки одежды. Бабушка даже парилась в ней, бани во всем селе ни у кого в то время не было.
Я забиралась по приступкам на лежанку к бабушке в долгие зимние вечера послушать ее неторопливые воспоминания про молодые годы, про старину, разные случаи из жизни сельчан.
— Расскажи, баб Оль, про град Китеж, — просила я.
— Уж рассказывала тебе. Не надоело?
— Ты всякий раз по-другому рассказываешь. По-новому складно придумываешь.
— Как помню, Веруня… Мне ведь тоже моя бабка Арина о Китеже рассказывала, а ей, может, ее бабка. Тогда грамоты простой народ не знал, всё в памяти старался беречь, из уст в уста передавал.
— Про Китеж, бабуль, это всё правда или сказка?
— Без правды, Верунь, и сказок не бывает. Что-то в них придумка, а что-то сущая правда. Град Китеж в наших владимирских краях издревле стоял, посередь муромских лесов у озера Светлояр. Когда татары шли на нашу землю несметной ордой, города и сёла русские зорили, церква и монастыри святые огнем жгли, кощунства разные чинили, народ в полон угоняли, Господь не попустил сжечь город, храмы, монастыри поганым осквернить не дал. Сокрыл Спаситель Китеж от лютого разора, сокрыл в озере Светлояре под водой. Так, внученька, старые люди сказывали. Не достался град русский басурманам.