Яков заставил меня жениться на Коре, несмотря на все уверения о том, что между нами ничего не было и быть не могло. Он объявил мне бойкот и хранил вековое молчание.
Он ушел далеко на север Корейского полуострова. Он назвал страну в честь дочери, Корё, но полностью игнорировал моё существование. Кора умерла в глубокой старости, оставив мне десять сыновей.
Мой брат на севере не подавал никаких признаков жизни. Лишь через много лет я узнал о нём, когда он попросил помощи. В тех местах был жестокий голод. Холодная весна и дождливое лето убило весь урожай. Я поехал к нему и предложил вернуться вместе со всеми своими людьми.
Памятуя о тех правилах, которые гласят, что мы не должны вмешиваться в ход истории, все дети – наследники мои и брата – получили традиционные имена и стали основателями родов. Единственное, что смущало – это появление в языке корейцев, некоторых видоизмененных русских слов. Но они считаются у нас устаревшими, я так думаю?
– Что за слова, позвольте? – удивился Симонов.
– Я, бывало, применял названия старых профессий, ведь аналогов на местном языке не знал: пахарь, бочкарь, пекарь и т. д. Люди часто спрашивали: «Что означает этот «арь»? Я, подумав, решил, что это некая глагольная часть слова обозначающая действие. Арить – что делать? Мастер своего дела, который делает его хорошо. Глагол – ара – закрепился в языке. Вместе с употреблением слова «хорошо» к мастерам, знающим свое дело – хорошим мастерам. Я то и дело нахваливал их. И слово «х-ара-шо», так же связали с глаголом – ара.
Брат вернулся в наши места с молодой женой…и я всеми силами старался наладить хорошие, добрососедские отношения. У меня получалось: брат смягчился и жена его была весьма благосклонна…Это обрадовало меня, но опять же стало злым роком.
Якова преследовали неудачи. Пятеро детей скончались, а юная жена обратила свой взор на меня. Наши отношения снова испортились.
Яков построил три корабля и отправился в сторону Японии, затаив глубокую обиду, смешанную с завистью и болью.
Он прибыл на остров и поселился у основания горы Фудзияма, и стал именовать себя Ямато – основание горы.
– Симонов, это по твоей части, – с печальной улыбкой констатировал ректор. Прошу вас изложить всю эту печальную историю на бумаге. И приложить собранные материалы. Так, возможно, удастся понять истоки вечной неприязни двух родственных народов. А сейчас отдыхать, мой друг, отдыхать…
Глава двадцать третья. Птица Рух
Следы Рональда Ли удалось обнаружить очень далеко от прежнего местопребывания – на Мадаскаре. Густые тропические джунгли, в зарослях которых оказалась группа Колесова, казались просто непроходимыми. Даже ориентируясь по локатору, атланты бродили по лесу кругами в течении часа. Сигнал от гравилора был невероятно слабым, и маленькая оранжевая точка периодически пропадала с экрана локатора.
Несколько раз они выходили на пустынный берег большого, сверкающего в лучах заката, озера. После долгих мучений они сообразили, что датчик определяет местонахождение Рональда как «озеро». Присмотревшись, они увидели в центре озера небольшой скалистый остров.
– Ну, и как мы попадем на остров? – возмутился Тиренций в недоумении.
– Придётся вернуться в Атлантиду и вылететь на апперах, – решил Колесов.
– Пожалуй, другого варианта нет.
Немного погодя в небе над озером появилось два аппера. С лёгким шумом они опустились на берег, создавая еле видимую глазу рябь на воде. То, что издалека им виделось как скалы, оказалось завалом из тонких стволов деревьев, сучьев и веток. Среди всего этого лесоповала валялись бесчисленные кости, в том числе скелет весьма крупного животного, в грудной клетке которого лежало огромное надтреснутое яйцо.
– Всеволод, вы уверены, что Рональд может быть здесь? – пробираясь сквозь бурелом ворчал Тиренций.
– Если приглядеться, в той стороне ещё парочка яиц лежит, – заметил Колесов.
– Да, точно, сразу и не заметишь. В отличии от того, они пятнистые и, похоже, целые…
Колесов пробрался к яйцам и приложил ладонь к шершавому округлому боку:
– Тёплые! А внутри ворочается что-то.
– Эй, сюда, я нашел! – окрикнул его Тиренций.
Всеволод с трудом пробирался к тому месту, где лежало белое, треснутое пополам яйцо. Как в голову вдруг пришла дикая мысль: «Если есть яйца, тёплые и живые – то есть и курица!».
Он пролез сквозь решетку рёбер огромного животного и раздвинул тонкие стенки яичной скорлупы: Роберт Ли практически лежал на полу своего хрупкого убежища в классической позе эмбриона. Гравилор разряжался на глазах, и вскоре его сигнал затух окончательно.