– Ах-ха-ха, убедил. Вернемся с УЗ-платформой. Если это то, что я думаю, и камень обладает хрупкой кристаллической структурой, транспортировки он может не выдержать! – Джордж иронично ухмыльнулся.
Они переночевали в скалах, а на утро отправились в обратный путь, чтобы вернуться потом за зелёным алтарным камнем.
– Джордж, если бы у тебя родился сын, какое имя ты бы ему дал?
– Если бы да кабы… выросли б во рту грибы!
– А как тебе…Мерлин?…
Глава пятая. С Востока до Запада
Словно весенние талые воды, сошли с гор множественные народы Гипербореи и расселились на всей южно-русской равнине от Днепра до Енисея.
На востоке к Индии шли люди Вивасвата и Саранью. Мешаясь с местными племенами азиатов, всё дальше продвигающихся от Тихого океана вглубь континента, они осваивали огромные территории южной Сибири. Небольшие поселения на юге Сибири основали и Елизавета с Сафуаном, но жилось им там очень неспокойно. Колесов, наконец, достиг земледельческих районов Волги, а Стрижевский пошёл в предгорья Карпат. Теперь они могли разделиться. У них появились дети – «бессмертные». Родственники, способные поддержать и проконтролировать «сон Атланта».
После рождения сыновей-двойняшек, София выбрала для них особенные имена. Старшего назвала Светозаром. Его глазёнки цвета утреннего неба смотрели на неё во время кормления не мигая, и она проваливалась в это бездонное небо, наполненное светом, словно находилась под гипнозом. Она с трудом отрывала взгляд и вертела головой, чтобы сбросить лёгкое наваждение.
Малыш, рожденный следом, явно унаследовал черты отца Софии – Сафуана, и для этого ребёнка, когда наконец смогла прийти в себя после осложнённых, долгих родов, она придумала особенное имя – Тургай. Двойняшки, переношенные и невероятно крупные, родились сразу после выхода из анабиоза. Обессиленная Софья злилась на Колесова за это решение. Но она и сама понимала, что тянуть больше нельзя. Живот был просто невероятен. Воды отошли сразу после того, как она проснулась, и начавшаяся родовая деятельность не оставляла им шанса.
Целый месяц она находилась на грани жизни и смерти, злилась и проклинала всех, кто приходил помочь ей, накормить и споить лекарство. Следующий год состоял из ссор и обвинений. В результате с небольшой свитой она ушла к месту предыдущей стоянки: к медной горе в самом узком месте Уральских гор.
Потом след её затерялся, но Колесов помнил легенду о том, что в медных рудниках некогда жила царица – вздорная девка, коварная и порой злобная. Она заманивала к себе молодых девушек и парней, запутывала в лабиринтах малахитовых пещер себе на забаву. Они служили ей, пока не надоедали или получали «отпускную» на время «сна»…
Основываясь на таких сведениях, легендах и предположениях, собирала Атлантида по миру своих непутевых детей. Дёргала за тонкие ниточки сказаний, плутая, словно Тисей в лабиринте Минотавра. Одни прославились так, другие иначе, но незаметными они не сумели выйти из этой ловушки времени….
Когда Светозар и Тургай вошли в возраст, Колесов отправил гонцов к Стрижевскому в Европу, и в Южную Сибирь к Кусаиновым, получить весточку и просить в жёны своим сыновьям «бессмертных» дочерей Атлантов. Не должен «бессмертный» оставаться одиноким. Терять любимых, близких людей, как страдал и терял их Всеволод? Нет. Для «бессмертных» должны быть – «бессмертные».
Глава шестая. Сватовство
Вот уже который раз к нему наведывался Сидон. Не часто, но раз в пять лет точно. Как раз в этом году Борис его ждал как никогда. В том смысле, что он его никогда не ждал, но сейчас тоска была особенно сильной, и Стрижевский подумал о Сидоне.
Стрижевский уже давно никого не ждал, с тех пор, как умерла Виктория. Они прожили долго и счастливо полвека, всего только полвека! Как же это мало по сравнению с вечностью! У них было всё и всего много! Сто лет счастья! У них были дети, внуки, правнуки, которые ни на минуту не оставляли его одного. Род его разрастался, как трава на вспаханном поле по весне. И чем больше становился род, тем более одиноким чувствовал себя Стрижевский.
– Все! Да кто такие эти все? Все – это все! А значит никто! – кричал в бане сильно выпивший Борис. Сидон с трудом переносил подобные посиделки, сердце уже не то.