Ребята из Группы Нильда уже вывезли каменные надгробия на небольших спидерах и сбросили их в большую кучу.
Мават подозвал Нильда жестом, как только все собрались, и прошептал ему:
– Они в целости и сохранности. - Я не в курсе, ты хочешь оставить их себе или нет?
Оби-Ван посмотрел на каменные надгробия и увидел имя Микао, выбитое на одном из них, с датами рождения и смерти. Рядом была плита с именем Лейдры. Это были родители Нильда.
Тот смотрел вниз, на надгробия.
– Я рад, что ты сохранил их, - прошептал он Мавату.
Оби-Ван и Сериза в замешательстве переглянулись. Сможет ли Нильд подтвердить своё решение сейчас, когда он видит последнее, что осталось от его родителей?
Нильд погладил золотой шарик и включил изображение. Появилась голографическая фигура его отца, одетая в броню и потрясающая бластером.
– Я - Микао, сын Теранди из Гарта в Северной стране, - заговорила голограмма.
Нильд повернул включатель голограммы своей матери, Лейдры. Появилась высокая женщина с такими же тёмными, как у Нильда, глазами.
– Я - Лейдра, жена Mикао, дочь Пеи из Квадри, - начала говорить она.
Два голоса заглушали друг друга. До Оби-Вана долетали обрывки фраз о выигранных сражениях, о погибших предках и сожженных деревнях…
Нильд поднял лучевой бурав. Теперь толпа собралась вокруг него. Лицо мальчика озарилось решимостью, когда он повернулся к надгробию своего отца
– Я был ещё ребенком, когда жестокие мелидийцы захватили Гарт и погнали наших людей в лагеря, - говорил Микао. - Было…
Нильд надавил на камень своим резаком и разбил надгробие на куски. Голограмма распалась, мигнула бликами и исчезла.
Оставался только голос матери.
– А моему сыну Нильду, моему сокровищу, моей надежде, я оставляю свою любовь и мою негасимую ненависть к гнусным мелидийцам…
Голос Лейдры пресёкся, когда Нильд разбил и её надгробие. Голограмма задрожала, потом исчезла. Жесткий звук бурава наполнил воздух. Каменное крошево и электронная начинка разлетались в разные стороны, попадали Нильду по рукам и царапали их до крови. Он, казалось, не чувствовал этого. Он работал своим инструментом до тех пор, пока надгробия родителей не превратились в мелкие куски щебня.
– Теперь они ушли навсегда, - шепнула Сериза. Оби-Ван увидел слёзы на её глазах.
Нильд повернулся к ним, вытирая рукавом пот со лба. Кровь из ран на руках, смешалась с грязью, покрывавшей его лицо. Мальчик наклонился, поднял осколок камня и повертел его в пальцах.
– Остатки этих камней пойдут на новые дома. Чтобы мелидийцы и дааны жили вместе в мире! - крикнул он. - Сегодня начинается новая история!
Толпа откликнулась волной возбужденных голосов. Многие ребята поспешили в Зал, чтобы помочь разобрать его. Другие подбирали куски камня и шумно радовались.
Оби-Ван стоял около Нильда и Серизы. Он чувствовал, что сейчас вершится история. И он помог ей свершиться.
Он не жалел о том, что оставил путь джедая. Он был дома, со своими.
4.
Куай-Гон был в своей комнате, когда получил сообщение о том, что должен немедленно предстать перед Советом. Вероятнее всего, его вызывали, чтобы он дал объяснения по поводу случившегося с Оби-Ваном.
Он поднимался наверх с невесёлыми мыслями. Он вернулся в Храм, чтобы обрести покой, а вместо этого переживал свою беду снова и снова.
Разумеется, на запрос Совета надо отвечать. Быть джедаем - это признавать, что твои возможности ограничены…
В Совет входили самые мудрые и прославленные мастера. И если они хотели услышать от Куай-Гона подробности, он был обязан рассказать всё, как есть. Куай-Гон вошёл в Зал Совета. Это было высокое помещение на верху одной из башен Храма; занимало оно целый этаж. Из больших окон - от пола до потолка - открывался вид на крыши и шпили исполинских зданий Столицы. Облака за окном пламенели оранжевым светом в лучах восходящего солнца.
Куай-Гон встал в центре зала, почтительно поклонился и замер в ожидании. С чего они начнут? Возможно, Мэйс Винду, чьи темные глаза могли прожечь насквозь, как горящие угли, потребует сообщить причину, по которой он бросил тринадцатилетнего мальчика в самой пекле войны? Или Саэсие Тийн проворчит, что все поступки Куай-Гона подчинены порывам импульсивного, но щедрого сердца? Его вызывали для отчёта гораздо чаще, чем других рыцарей, так что ему не составляло труда угадать, что может сказать каждый из членов Совета.