Леон взял сварочный аппарат и принялся за работу. Если честно, ему надо было оттянуться не из-за этого металла или правления. Просто ему не хотелось делать эту проклятую штуку. После возвращения из Греции он никак не мог заставить себя работать. Неважно из-за чего вдруг возникла эта проблема. Просто его это бесило. Скульптура должна быть готова сразу после Нового года, а она оказалась упрямой, как мул. Ранее придуманный дизайн уже не казался достаточно грубым, а ничего нового в голову не приходило. Он знал, что сотрудникам корпорации это без разницы. Они все равно редко понимали, что делают, когда шла речь об искусстве, но все работы Леона всегда были отмечены только ему свойственной целостностью, а эта болванка не хотела с ним сотрудничать. Или дело было в чем-то другом?
Ладно, какого черта? Леон взглянул на часы и бросил сварочный аппарат на осколки бутылки. Слишком рано, чтобы начинать работать, его помощники еще не появились. В чем он нуждался, так это в хорошем сексе. По правде говоря, вот уже несколько недель именно это ему и требовалось. Секс по полной программе. Он оставил записку рабочим и направился к двери.
— Ты только не волнуйся. С каждым мужиком такое хоть раз, да случается. — Голос Эйдрии был теплым и сочувствующим. Леон рассеянно смотрел на огромные груди женщины, которые свисали до уютных складок на животе. Она была розовой, полной и зрелой, как женщины на картинах Рубенса. Толстой, неухоженной и намеренно грубой. Она олицетворяла все, что он ненавидел в женщинах, и потому была для него идеальным наркотиком. Она также была приемлемой любовницей и верным другом, что ему нравилось, хотя он в этом не признавался. Эта земная женщина давала ему кров, где он мог укрыться от внутренних сомнений, и потому он продолжал приходить к ней, гонимый не столько сексуальным желанием, сколько внутренней потребностью. Она всегда его поощряла и никогда не судила.
Леон откинулся на подушку и прикрыл пах грязным покрывалом. Депрессия давила на него. Все в этой спальне было в равной степени безвкусно. Шпильки, старый лифчик и косметика разбросаны по туалетному столику, на висевшем над ним зеркале чем-то красным — помадой? — было написано: «Чистка». Леон криво улыбнулся. Только Эйдрия могла напомнить себе о необходимости сходить в чистку, мимоходом что-то изгадив.
— Я еще и работать не могу, — сказал он уже без улыбки.
— В чем дело, детка? Уж не влюбился ли ты?
Леон покачал головой. Это было правдой. Он и в самом деле не мог понять, что с ним происходит. Эйдриа потянулась, подняв руки и продемонстрировав густые пучки волос, издающие эротичный, терпкий запах, что напомнило еще раз, какая она в самом деле земная женщина.
Еще она была здорово под кайфом. Она протянула ему полупустой стакан с вином, а себе взяла красную самокрутку с марихуаной и заговорила, не выдыхая дыма:
— Я же говорила, сначала тебе надо расслабиться. Уверен, что не хочешь?
Леон устало покачал головой.
— Ладно, но кончай с депрессией. Вялый член ничего не значит, но депрессию я не выношу. Забудь об этом. Я все еще тебя люблю, хотя ты становишься для меня немного староват. Хочешь, пожарю яичницу?
Леон снова отрицательно покачал головой. Казалось, у него ни на что нет аппетита. Может, он и в самом деле становится старым? В течение десяти лет он время от времени спал с Эйдрией — когда все начиналось ему было всего двадцать. Этот возраст ей больше нравился. Только в прошлом месяце она устроила вечеринку в честь своего пятидесятипятилетия, на которую пригласила всех ее текущих любовников, чтобы познакомить друг с другом. Леон, которому был тридцать один год, оказался там самым старым.
И все-таки что-то было не так. Ничего не получилось у него и с Блэр. Во время возвращения из Греции, после первого постыдного провала, он начал придумывать всякие предлоги, чтобы отказаться, — вроде головной боли или морской болезни, как какая-то светская сучка, решившая проехаться на дармовщинку, не заплатив за поездку единственным приемлемым для Готардов способом. Блэр и Перри рассчитывали на занимательный секс вместе или попарно, но они были хорошо воспитанными старыми друзьями и никогда не поднимали вопроса о его импотенции, делая вид, что все понимают. Но проблема заключалась в том, что он сам ничего не понимал. С тех пор и до сегодняшнего дня он не пытался заняться сексом.