— Тогда мы будем есть не глядя. — Я не дала сбить себя c пути истинного обогащения калoриям, или попросту насыщения.
Вот только пока я готовила пасту, папа, проявив несвойственную ему бдительность, поинтересовался:
— А где ты была, дочка? — произнеси он это другим, подозрительным, особым «нотационно-родительским» тоном, который практикуют в других семьях, и я бы замерла, насторожившись, замкнулась. Но в его голосе было лишь дружеское любопытство. Без осуждения. Как всегда.
Ну и я, как всегда, и рассказала все, без утайки.
Отец хмурился, но не осуждал. Лишь под конец сказал:
— Понял, если спросят, где ты была сегодня ночью, отвечу, что мы вместе смотрели фильм. До… — Он глянул на часы и закончил: — …трех утра.
— Пап, ты чудо. — И я обняла его.
Да, у меня не было мамы. Она oставила нас с отцом, когда мне исполнился месяц. И я даже не знала, кем она была. Версии отца могли меняться по нескольку раз на дню: от отважной полярницы до дочери банкира. Но имя папа никогда не называл. Хотя лично я подозревала, что родившая меня была просто брачной аферисткой.
И пусть с матерью мне не повезло, зато папа с лихвой заменил мне и ее, и всех дядей-теть, вместе взятых.
— Знаешь, — призналась я отцу, — больше никаких тусовок.
— Совсем? — Папа иронично изогнул бровь, видимо вспомнив себя в моем возрасте.
— Ну… разве что таких, где я бы просто лежала, ничегo не делала, а все вокруг только хвалили бы меня за это… — описала я для себя идеальный вариант вечеринки.
— Дочка, боюсь тебя огорчить, но такая тусовка называется похороны, — усмехнулся отец, с невозмутимым видом запихнув тарелки в раковину. Хотя до этого мне казалось: в мойку больше не влезет даже трубочка от коктейля.
— Кстати, о вечном. — Я ничуть не смутилась. — Вечно ты невыспавшийся. Дай своему организму хоть раз удивиться — ляг в постель не с рассветом. И вообще, отдохни как следует!
Папа скептически посмотрел за окно, где занималась заря. Но спать мы все же пошли. И я даже помню, как завела будильник на семь утра, чтобы не проспать. Скажу больше: он даже звонил, но если папиной суперспособностью было впихнуть невпихуемое, то моей — не услышать звука, перебудившего, наверное, полквартала. В общем, утро прошло под девизом: пунктуальность — мое второе ять… ять… ять… опять ничего не успеваю!
И это было только первой, самой малой неприятностью начавшегося дня.
Осознание того, что я опаздываю в академию, взбодрило лучше чашки крепкого, только что вскипевшего кофе, причем такого, который не пьют, а обычно проливают на ногу.
Я буквально впрыгнула в любимые джинсы, натянула легкий безразмерный свитер, попробовала ещё провести расческой по волосам и взвыла. Шевелюра оказалась крепка, как бетонная стена, и так же монолитна. А все потому, что после вчерашних приключений я, сонная, помыла голову и легла спасть с мокрыми волосами, потому кaк ещё и сушить их сил не было. И вот утром меня настигла кара…
Еще никогда выражение «обломать зубы» не было столь наглядным: расческа после попытки причесаться напоминала улыбку первоклашки и была на редкость дырявой.
Плюнула, выдернула из колтунов пластиковые обломыши и, скрутив темные густые волосы в гульку, сo второй попытки запихнула их под бейсболку.
Перекинула через плечо лямку рюкзака, впрыгнула в кроссовки и уже была готова рвануть к двери, когда едва не столкнулась с зевающим папой, выходящим из кухни.
— Удачного дня! — полетело мне вслед напутствие, когда я выскочила из дверей дома.
А дальше была остановка, к которой я неслась сломя голову, наперегонки с вагончиком, что спешил по рельсам, оглашая улицу своей звонкой трелью и утробно стуча поршнями, которые толкали элементали в недрах его мотора. И хотя согласно всем законам физики, анатомии, магии и здравого смысла я не могла его догнать, но все же каким-то чудом в последний момент успела вскочить на последнюю ступеньку. Створки за моей спиной со скрежетом закрылись, и я очутилась в тесном пространстве, полном чувств. Ну правда, так страстно прижиматься, дышать прямо в лицо непередаваемым ароматом духов и перегара — на это способны лишь люди и нелюди, которые друг к другу явно небезразличны и что-то испытывают. Α любовь, неприязнь или просто раздражение — ну какая, к демонову барьеру, разница?
Вот так мы и ехали несколько остановок подряд, считая, что самые страшные существа в вагончике — это соседи. Ну еще, может быть, кондуктор, курсировавший по салону и распихивавший локтями пюре из пассажиров. Но тут на одной из остановок в вагон, который был не иначе как резиновым, непостижимым образом влезли сразу два класса, спешивших на экскурсию. И тут же стало понятно: до этого момента все происходившее было лишь прелюдией апокалипсиса, а вот сейчас всем дружно наступит полный шумного детского энтузиазма армагеддец!