— Ах, да. Забыл, чем твой муж занимается?
— Удобрения, — вздернув нос, ответила женщина. — И сельхозтехника.
— Точно… Дела, видно, идут неплохо?
— Да. Хороший госзаказ.
— Рад за тебя и рад, что ты здесь. А у нас все не так радужно.
— Что, опять твои ведьмы? — улыбнулась богиня.
— И да, и нет. Иштар шалит.
Церера поджала губы:
— Опять?
— Да. Во-первых, она отбивает учениц.
— От стада? — Церера, усмехнувшись, положила руку на плечо Пану.
Пан откашлялся.
— От троицы, — твердо сказал он. — Ты же знаешь, должно быть три ведьмы.
— Никогда не верила в эти суеверия, — богиня погладила Пана по колену. — Прямо стихи, да?
Он наклонился к ней и тихо спросил:
— А в любовь ты веришь?
Она резко подняла голову и тихо сказала:
— Да.
— Если они победят, не будет никакой любви, — так же тихо ответил Пан.
Церера помолчала, расправляя складки на платье.
— Одна девчонка — еще не повод затевать войну, — проворчала она и улыбнулась. — Поиграй мне на флейте. Пусть сегодня будут мир и рок-н-ролл. Более или менее.
Глаза ее светились, и Пан придвинулся поближе, чтобы их рассмотреть.
Как-то раз Иван сказал:
— Ночью жди. Под утро.
Марена с возмущением вскинула голову, но он нетерпеливо махнул рукой и продолжил:
— До рассвета приду. Стукну в окно — выходи.
— Зачем? — поинтересовалась Мара.
— Увидишь, — Иван улыбался так радостно, что Мара, поколебавшись, согласилась. Интересно же.
Вечером она легла, не раздеваясь, пораньше и попыталась уснуть. Сон не шел — она все ворочалась, гадала, что придумал Иван. Было три часа ночи — или уже утра, — когда в окно стукнул камешек. Мара вскочила, подхватила платок и тихо, чтобы не разбудить мать, выскользнула из дома.
Иван уже ждал, сжимая в руках овечью шкуру.
— А это зачем? — шепотом спросила Мара.
— Увидишь, — загадочно ответил Иван и повел ее куда-то во тьму.
Когда они дошли до реки, ночной туман уже чуть побелел, угадывалось утро. Подол промок от росы, и девушка зябко ежилась. У берега их ждала лодка.
— Мы куда-то поплывем?
Иван не ответил, и она, скинув обувь, следом за ним забралась в лодку. Пока Мара возилась, обуваясь, Иван взял весла, оттолкнулся, и лодка тихо поплыла по течению. Мара смотрела вокруг. Она никогда еще не была на реке в такое время, туманные заросли, кусты и деревья, растущие по берегам, казались ей сказочным лесом, а они с Иваном — странниками, что плывут на встречу — с чем? Она не знала. Девушка поежилась, то ли от ночного холода, то ли от необъяснимого страха. Иван набросил на нее овечью шкуру.
— Так ты для меня ее взял? — улыбнулась Мара, и Иван кивнул.
Они проплыли еще немного, когда Иван направил лодку к берегу, в камыши.
— И что теперь? — прошептала Мара, хотя никто здесь не мог их услышать. Просто не хотелось разрушать речную тишину.
Иван поднял палец:
— Слушай!
Мгновение прошло, еще одно, а потом совсем близко зазвучала птичья песня. Сначала негромкая, постепенно она набрала силу, разлилась по воде, затопила все вокруг. Марена стала присматриваться, но никак не могла разглядеть птицу.
— Во-он там, — указал Иван. — Выше.
На дереве, у самой воды, полускрытая ветками и листвой, сидела маленькая серая птичка.
— Соловей, — медленно проговорила Мара.
Иван кивнул.
Они сидели и слушали серого певца до тех пор, пока вокруг не разгорелось утро. Тогда Иван снова взялся за весла и поплыл в деревню. На обратной дороге оба молчали, одновременно умиротворенные и взволнованные. Когда они уже выбирались на берег, в воде что-то плеснуло.
— Русалка, — улыбнулся Иван, и Мара улыбнулась в ответ.
Иван проводил ее до дома. Вокруг было тихо, но, когда Мара уже открывала дверь, у соседей что-то грохнуло. Видно, бабка Доля встала пораньше, корову доить. Девушка забежала в дом и не видела, что на нее через забор недобрым взглядом смотрела Доляна.
Яя летала по городу, благо было темно и пасмурно. Пан с Зоей заседали в гостиной, у книжных шкафов. Скептически выслушав вдохновенную речь Пана, Зоя подошла к окну, невидяще посмотрела на небо, кивнула и отчеканила:
— Платье.
— А?
— Какого цвета у нее было платье?
— Белого, — Пан пожал плечами.
— Мокошь…
— Она теперь Церера.
— Да хоть кто. Тоже мне, взяли моду, имена менять. Так вот. Она всегда носит черное. По крайней мере, лет двести. Ты воспринимаешь ее неадекватно.