— Эй, на катере, — и голос его звучал отрывисто и резко, — кончай работу, отходи!
Катер тотчас описал широкий круг и устремился к корме. Алексей Прокопьич следил за цепями.
— Довольно, — поднял он руку.
И девчата обрадованно бросили железные крючья, которыми они только что волокли цепи.
Александр узнал юных сестер Надю и Груню, вчера на празднике все время не разлучавшихся друг с другом. И здесь они стояли рядом, направляя ломиками трос, бегущий вдоль плота. Узнал Ксению, высокую рябоватую девицу со злым блеском маленьких зеленых глаз и нахмуренными по-стариковски бровями. Она и вчера мешала общему веселью, ни с кем не сближаясь и подчеркнуто показывая, что она одна. Вчера она пела со всеми вместе песни, выходила плясать, но все это делалось так, чтобы окружающим было понятно — девица веселится только для себя. Так, как ей хочется.
У васильянова колеса он узнал еще трех девушек, имен их он вчера не запомнил. Тут же, вцепившись в спицу колеса обеими руками и изо всех сил таща его на себя, шла по кругу Ирина Даниловна, женщина средних лет, с тихим, задумчивым лицом.
Вчера она одета была в черное шелковое платье с короткими рукавами и повязана таким же черным платком с крылатым узлом на затылке. Александру запомнились ее полные, белые руки, но с узловатыми пальцами от трудной, тяжелой работы.
Теперь она шла откинув назад непокрытую голову — черные волосы упали ей на плечи, — шла по кругу с той же ласковой, задумчивой улыбкой. И так же были обнажены до локтя ее руки. Только теперь на ней была надета вылинявшая солдатская гимнастерка и мускулы рук напряглись так, что потеряли прежнюю женственность.
Вдруг галдеж на кичке смолк и наступила необычная тишина. Все замерли на своих местах в ожидании чего-то торжественного. И тогда Петр Федорович нагнулся к бабкам — двум очень толстым бревнам, вертикально возвышавшимся на полметра над головкой плота, — и стал быстро сбрасывать восьмеркой намотанный на них трос.
— Руку! — испуганно крикнул Алексей Прокопыгч.
Петр Федорович отпрыгнул в сторону, не успев сбросить с бабок последнюю восьмерку. Плот тронулся, и трос пополз, визжа, извиваясь между бабок. Алексей Прокопьич подскочил с ломом, но было поздно — трос впился в дерево, оно дымилось, скрипело, и через минуту бабки упали на плот, срезанные тросом, как пилой. Петр Федорович похлопал ладонью по еще дымящемуся срезу, пробормотал:
— Здорово резануло. Как еще руку не захватило, — и вытер платком выступивший на лбу пот.
Сразу заработали цепи, заскребли по каменистому дну, застучали совсем так, как стучат на стыках рельсов колеса товарного поезда, составленного сплошь из двухосных вагонов. Берег медленно пополз назад. Ближние к реке кусты начали прятаться друг от друга.
Девчата переводили дыхание. Надя поправляла платок, съехавший совсем на затылок. Груня растирала мозоль на ладони. Те, что крутили васильяново колесо, остались стоять, боком или грудью навалившись на спицы и безвольно опустив руки. Ирина Даниловна обняла барабан с намотанным на него смольным канатом и, как к подушке, приникла головой. Ксения отвернулась и глядела куда-то в сторону.
Петр Федорович заторопился на берег. Перевезти его взялись Надя и Груня. Хохоча и брызгаясь, ударили веслами и в несколько взмахов переправились через узкую еще полосу воды.
Алексей Прокопьич успел крикнуть директору:
— Петр Федорович, вы дайте, пожалуйста, в Стрелку-то радио, чтобы, значит, нас обратно без задержки на катере…
— Дам…
Алексей Прокопьич отвернулся, подумал, сложил рупором руки:
— Эй, отдай левые реи!..
Дождался, когда на реях приняли его команду, и, устало двигая ногами, пошел в шалашку.
— Ирина, ты посмотри тут, — сказал, проходя мимо васильянова колеса. И Александру: — Ну, как отдохнул? А я вот совсем износился. Часок полежать надо, без этого не могу.
Ирина Даниловна что-то скомандовала девчатам, и все они гурьбой бросились к шалашке. Александр подошел к Ирине Даниловне.
— Устали?
— Да, — не глядя на него, ответила она торопливо и закричала тем девчатам, что волокли вдоль плота трос: — Довольно. Заделывай.
И, побоявшись видимо, что сделают они не так, побежала сама.
Лесопункт и коричневый квадрат плотбища отдалялись и становились все меньше. За ними еще более далекая, полузакрытая вершинами высоких лиственниц, желтела выступившая в реку скала. Впереди, охватывая весь горизонт, залегла плотная серая туча. Солнце медленно сближалось с ее волнистой, будто выстриженной ножницами, кромкой. Торжественная тишина разлилась над рекой…
Ирина Даниловна с девчатами закончила заделку троса и вместе с ними возвращалась обратно. Две девушки приотстали. На плечах они несли длинный тесаный брус. Сгибаясь под тяжестью ноши, они осторожно перебирались через шалманы — разводья между бревен. Впереди идущие не видели, как тяжело тем двум, и, весело балагуря, прыгали с бревна на бревно. Так они пробежали мимо Александра и зашли в шалашку, там сразу поднялся писк и возня.
Немного погодя подошли и те девушки, что несли брус. Комель лежал на плече у передней. Судя по тому, что шла она нисколько не сгибаясь, девушка была очень сильной. Однако и ей было тяжело, — а может быть, брус кромкой своей больно врезался в плечо, — она шла багровая от прилившей к лицу крови и часто облизывала языком сохнущие губы. Мелкие капельки пота блестели у нее на лбу. Сбросив брус, девушки враз обе шумно и свободно вздохнули. Передняя, дрожащей еще от усталости рукой, поправила сбившийся платок и глянула на Александра.
— Здравствуйте, — сказала она ему, как старому знакомому, и потерла намятое брусом плечо, — с нами плывете?
— Да, — ответил Александр, силясь вспомнить: видел ли он вчера на вечеринке эту девушку.
— Чего же нам не помогаете? — спросила она мимоходом, направляясь к шалашке.
— Буду помогать, — искренне ответил Александр.
Девушки ушли. Он остался один. Сел на бревно над шалманом и стал наблюдать, как, взвихренные движением воды, мельтешатся в оконце золотистые песчинки. Потом сразу все потемнело, солнце окунулось в тучу…
…Тихая и темная опустилась ночь над Ангарой. Монотонно «работали» цепи, волочась по каменистому дну. Начинался перекат, быстрее было течение, и крупнее лежали камни в русле реки. Цепи то и дело закусывались — попадали в узкие щели между камней, натягивались, дергая плот, выскакивали из щелей и опять ползли, дребезжа железными звеньями.
Накрапывал мелкий дождик. В черной мгле ночи берегов не было видно. И если бы не дребезжание цепей, можно было подумать, что плот стоит на месте — так неприметно было его движение.
Костер, разведенный на каменном огнище, то вспыхивал, то угасал. Беззвучные, как летучие мыши, носились тени над бревнами плота. В дальнем конце, подобно звездочке, тлел второй костер. Возле него грелись вахтенные кормовые. У каждой реи тоже сидели дежурные. Нельзя было сплошь разводить костры, и те, что были на реях, сидели впотьмах до утра.
Алексей Прокопыгч не спал, попыхивая трубкой, раздумчиво ворошил головешки в костре. Это было его правило — самому нести ночную вахту. Алексей Прокопьич знал наизусть всю реку и мог всегда безошибочно сказать, где находится плот. По каким-то одному ему ведомым приметам он в полной темноте узнавал протоки, перекаты, повороты, знал — ближе к правому или к левому берегу идет плот. И если дул прижимистый боковой ветер, Алексей Прокопьич задумчиво шевелил губами, что-то высчитывая, потом складывал рупором ладони и кричал в пустую темень, туда, где сидели на реях вахтенные девчата:
— Эй, вахта, приготовься на реях!..
И снова что-то соображал и высчитывал. Ночной ветер для него был самой большой неприятностью.
Александр сидел напротив Алексея Прокопьича, слушая неторопливые его рассказы. Как ручеек журчали они у старого лоцмана, и слушать их можно было бесконечно. Но Алексей Прокопьич вдруг смолк, выколотил о камень огнища трубку, продул ее и встал.
— Чего не ложишься? — спросил он Александра.