В помещении зажегся яркий свет, вспыхнули две люминесцентные лампы. Темнота разбежалась в углы и теперь вся комната была хорошо видна. В центре стояла большая железная конструкция, к которой привязана женщина. Рядом с ней находился миниатюрный серебристый столик с инструментами. Пилки, молотки, плоскогубцы - все они сверкали так, словно их только недавно вынули из пылающей печи и придали форму на наковальне. На нижнем ярусе столика громоздились банки, коробки и бутылки без этикеток с блекло-голубой жидкостью внутри.
Позади Розы располагалась деревянная дверь с тремя замками на ней.
Михаил положил шприц рядом с одной из раскрытых банок на столике и подошел к двери, чтобы закрыть её. Раздалось несколько сухих щелчков.
- Теперь можем и поговорить, Михаил. Рассказывай.
Оба мужчины присели на стоявшие слева от женщины стулья.
- За эту неделю мы добыли около тонны неплохого железа. Еще, конечно, нужно переплавить его, но специалисты утверждают, что нам очень повезло. Пока что члены общины всем довольны. Кроме... - Судья замялся, вспоминая. - Сергея Туполева. Мы с ним разговаривали сегодня днем: Распределитель его семье урезал питание из-за шалости его сына, Захара, кажется.
Михаил взял со стола металлический стержень длиной с ладонь. Он медленно, но со знанием дела принялся вращать его между пальцами, чувствуя, как холодный и чистый металл приятно ласкает огрубевшую кожу.
- Нам нужно склонить Распределителя на свою сторону, - сказал Судья.
- Распределителя? На свою сторону? Слушай, я видал много хрени от тебя, о которой не знает никто из тех, кто не состоит в общине, да только это перебор. Центр же промывает мозги всем своим, а уж Распределителям тем более. Этот мелкий блондинчик всем сердцем верит, что сможет улететь вместе с кучкой ученых. И ты хочешь ему предложить вступить в общину? Да ты спятил.
В помещении повисло молчание. Михал, не показывая никаких эмоций, сидел и смотрел в сторону лучика света, который теперь у основания дыры растворялся в люминесцентном свечении.
После нескольких минут тишины Лестер спросил:
- Какие у тебя мысли о Матвееве?
- Крыса. Не подойдет для общины. При первой же возможности сдаст все наши планы Распределителю, с которым он, кстати, в неплохих отношениях, а тот уже доложит в Центр. А на полноценную войну с Центром у нас сейчас просто не хватит сил. Пока что не хватит, - добавил Судья после запинки.
- Я тебя понял. Займись Розой.
Лестер еще раз окинул проницательным взглядом обессиленную женщину затем открыл дверь и поднялся по винтовой лестнице наверх. Мэр оказался в помещении в два раза меньше предыдущего. Сейчас оно пустовало, но по ночам здесь громоздится множество ржавых кос, вил, лопат и прочих инструментов, которыми пользоваться стало трудно уже много лет назад.
Градоначальник не закрыл за собой люк, чтобы не оставить Михаила погребенными внизу навсегда. Рядом с люком лежал кусок фанеры два на два метра. Именно он скрывал всю тайную деятельность их допросной комнаты.
Кто бы мог подумать, - размышлял Лестер, - что пол сантиметра некачественной древесины способны охранять столь важные тайны. В этой комнате с вилами и лопатами каждый день бывали все жители Инсбурга, но они понятия не имели, что их же соседи уже не раз попадали вниз, после чего становились полноправными членами общины.
Снаружи здание окрашено в зеленый цвет, но краска уже спадает и теперь виден рельеф деревянных стен, которые, как постоянно напоминает Матвеев: «вот-вот рухнут». Министр труда не осведомлен, что под деревянным настилом имеется сантиметровый слой качественного металла, добытого членами общины.
По улицам Инсбурга проносился нарастающий монотонный гул. С каждой секундой он становился всё громче, к нему прибавлялся грохот и постукивания. К городу приближался поезд. Он мчался серебристым снарядом вдоль безжизненных полей, на которых уже не могли быть взращены благородные культуры; лишь моря несъедобной травы и зловредных зарослей, которые вырастут при любых условиях.
Однако ровно в двух метрах от железной дороги не было ни одной травинки, будто невидимая полоса резко обрубала всякую жизнь, подбирающуюся к единственному способу перемещения на дальние расстояния.
А поезд мчался, даже не думая сбавлять скорость. Только, когда его силуэт становился виден на горизонте, он начинал тормозить. Из под его колес вырывались снопы искр: во многих местах железная дорога уже давно пришла в негодность, но Центр категорически отказывается менять поврежденные участки. И изменить свое решение может только при окончательной поломке дороги и сошедшем с нее поезде. Однако так считают жители Инсбурга. Возможно, Центр гораздо большее внимание уделяет железной дороге, чем всем кажется.