- О чем мы говорили? - спросил Лестер у сидевшего всё это время молча Ренье.
- Вы рассказывали мне о начальниках полей и шахт и как мне с ними придется общаться.
- Ах, да. В общем, все очень просто. Агрономы - люди весьма простые, хотя и мнят, что знают свое дело гораздо лучше других. Мы не раз пытались выведать у них, почему посевы нужно производить в такое-то время, а собирать урожай не раньше того-то времени, хотя иногда и казалось полным абсурдом, что собирать еще совсем рано. Но происходило это у нас из-за того, что нет практически никакого опыта в сельском хозяйстве, а они хоть что-то знают. Но я очень обрадовался, когда нашел потрёпанные книжки по сельскому хозяйству и отдал их тебе. Пусть там нет большей части листов, многое не видно, но хоть что-то ж ты узнал из них?
Ренье быстро закивал.
- Это хорошо. Теперь у нас есть человек, который способен тягаться знаниями с агрономами, а по уровню полномочий ты и вовсе над ними. Я предлагаю вот что: выбери себе некоторые поля, которые считаешь совсем заброшенными, и тренируй свои навыки на них. А уж потом, если это принесёт результат и если всё сложится, то у нас будут отличные урожаи.
Ренье еще несколько раз энергично кивнул. Он очень решительно настроен в отношении полученной должности и понимает, что берёт на себя ответственность не только за нынешнее поколение, но и за будущее - он сам еще слишком молод.
- Но как же много «если» в моих словах... - позволил себе на миг оступиться от привычной твёрдости Лестер.
Часть 1 / Глава 21
Поезд стоял посреди раскинувшихся полей травы, и если бы не железная дорога, простиравшаяся от одного края горизонта до другого, могло бы показаться, что эти несколько вагонов и локомотив, ведущий их за собой, стоят здесь уже много лет. Ржавые запчасти, множество мелких дырок, заделывавшиеся сотни раз. Поезд словно сливался с пейзажем; как разбросанные серые камни или давно обвалившиеся постройки, он был частью природы, погребенной под слоем человеческих неудач и провалов в постоянном потоке общественного развития. Казалось, будто эту груду металла сюда перенесли вечно копошащиеся муравьи. И сложно было поверить, что внутри сейчас кипит жизнь.
Кто-то из детей вскрикнул, Захар не понял, кто именно, но все взгляды тут же направились на пейзаж за толстым слоем стекла. На горизонте возникла песчаная буря, словно миллиарды песчинок вместе с травой решили разом взмыть в воздух. Через несколько секунд пыль начала расходиться в стороны и все увидели сидящих верхом на лошадях людей. Сначала их было около пяти, но пылевое облако расширялось вдоль горизонта, а из него, как из мощнейшего водопада, струями выскакивало всё больше и больше наездников. Поначалу никто не мог рассмотреть фигуры людей, только смутные очертания, постоянно растворяющиеся в пыли. Лошади практически вспахивали землю, заставляя комья пыли и травы зависать в воздухе. Захар заметил, что трава, оказывается, гораздо светлее, но ее покрывает вечный слой пыли, словно желая задушить ее.
- Дикие, - одними губами прошептал Захар. Он боялся как все, но таким же сильным желанием было узнать, кто они. Они воюют с Центром, но поселения ведь не входят в Центр? Или входят, а их сейчас всех убьют? Но с таким табуном можно и на само поселение напасть, почему они атакуют только сейчас, когда поезд остановился?
Пока Захар задавал эти вопросы самому себе, Дикие подобрались совсем близко.
В вагон вбежало двое военных, они быстро задвинули ставни, и вагон накрыл сгусток тьмы. Никто не попросил открыть окна обратно, дети только теснее прижались друг к другу. Вадик тихо заскулил, а Славик обхватил Крупеню, словно тот сейчас мог защитить его от чего угодно. Если не считать тихий скулёж, в вагоне стояла абсолютная тишина.
Снаружи послышалось несколько выстрелов, но они быстро захлебнулись в толчее. Раздавались крики, звуки борьбы, но больше всего - стук копыт о землю. Возня продолжалась секунд десять, а потом всё замерло. Дети прислушались: снаружи кто-то разговаривал. Они различили голос Дмитрия и несколько незнакомых голосов. Дмитрий что-то громко выкрикнул, в тамбуре вагона послышались шаги.
Дверь распахнулась и внутрь вошел Дикий. Им оказался высокий мужчина очень крепкого телосложения, словно он пол жизни приводил себя в порядок. Сразу бросалось в глаза, что это не природа одарила его таким телом, а он создал его для себя сам. На нём было мешковатое тряпьё. Похожее носили и в Инсбурге, но с одним отличием: его вещи будто специально задумывались такими просторным, когда в Инсбурге они просто изнашивались до такого состояния. Его ноги покрывали широкие черные штаны, протертые на бёдрах, вероятно, от частой езды на лошади.