— Георгий Борисович, можно мне тоже немного покопать? — умоляюще посмотрел Лёва на нашего начальника.
— Не только можно, но и должно, — ответил ему Георгий Борисович.
Лёва так старался, что через десять минут его волосы потемнели от пота.
— Хватит, Лёвушка, — вскоре остановил его Георгий Борисович. — На первый раз хватит!
Лёва уже успел натереть себе на руках мозоли и с гордостью их рассматривал.
— Какие нежные ручки у ребёнка! — фыркнул Володя, забирая у него лопату.
Лёва на этот раз не огрызнулся и, гордо посмотрев на Володю, уселся на краю раскопа.
— Устанешь — скажи мне, — небрежно бросил он Володе.
Когда мы вернулись в лагерь, Лёва первым делом подбежал к Юре и стал демонстрировать ему свои мозоли.
Мы все, в том числе и Мультик, с наслаждением умылись свежей холодной водой из нашего колодца. С аппетитом поужинали у пылающего костра. Несмотря на усталость после первого рабочего дня и непривычную для большинства из нас жару, никто не хотел расходиться. Александр Степанович подбросил веток в костёр. Мы жадно вдыхали в себя вечерние запахи леса, степи и дым костра.
По дороге, идущей в село, медленно проехала, скрипя колёсами, длинная телега, запряжённая парой лошадей. Сидящих в ней не было видно. Нежные девичьи голоса пели грустную молдавскую песню. Из-за леса вылезла большая луна. В кустах вокруг полянки и в лесу звонко кричали цикады.
Павел принёс свою гитару и потихоньку наигрывал на ней какую-то незнакомую мелодию. Мультик тщетно пытался отыскать хоть одну таинственную цикаду, потом устал и растянулся возле меня.
Мы сидели молча, очарованные этим необыкновенным вечером.
— Ну, Валентина Львовна, как вам нравится Молдавия и наша лагерная жизнь? — прервал молчание Георгий Борисович.
— Ужасно нравится! — искренне вырвалось у меня.
— Чисто женское выражение, — усмехнулся Ростислав, — но в данном случае оправданное.
Он снял свои очки, и при меняющемся свете костра его лицо стало совсем незнакомым.
— А тебе, Лёва? — спросил Георгий Борисович, закуривая папиросу.
Лёва оторвал взгляд от костра.
— Так нравится, так всё нравится, Георгий Борисович, даже слов нет!
Георгий Борисович ласково улыбнулся мальчику, несколько секунд помолчал, потом задумчиво произнёс:
— Кто знает, может, и ты станешь археологом или историком. Кстати, друзья, пусть первый день, не принесший нам находок, вас не смущает. Таких дней у нас ещё будет немало. Мы завтра снова заложим с разных сторон городища пробные шурфы и послезавтра с рассветом уедем дальше, по намеченному в Москве маршруту. Затем вернёмся сюда надолго.
— Гэбэ и я почти уверены, что это городище славянское, — добавил Ростислав и подбросил охапку хвороста в костёр.
Костёр снова жарко запылал, сучья затрещали, и в воздух полетели красные искры. Одна из них попала на лежавшего Мультика. Запахло палёной шерстью.
— Мультик горит! — закричал Лёва, вскочил на ноги и бросился к своему другу.
Искра тут же погасла, а Мультик, не понимая, почему к нему так стремительно бросился Лёва, тоже вскочил и звонко залаял на мальчика. Лёва засмеялся и, опустившись на корточки, почесал Мультика за ухом. Пёс сразу успокоился, протяжно зевнул и снова улёгся на траву. Павел и Юра, сидя рядом, о чём-то тихо разговаривали. Володя лежал на спине и не отрываясь смотрел на ночное высокое небо. Лицо его было задумчиво.
— Георгий Борисович, расскажите что-нибудь. Вы ведь столько интересных историй знаете…
— Расскажите, расскажите, пожалуйста! — закричали мы все.
— Поздно, в другой раз, — ответил, вставая с земли, Георгий Борисович.
На успевшую забраться повыше луну налезли вдруг тёмные облака, из леса потянуло сыростью, и цикады разом замолкли.
— Быть, видно, дождю, — сказал Александр Степанович и посмотрел на небо. — Раненая нога уже с полчаса как ноет.
— Хорошо, если дождю, а не ливню — днём здорово парило, — отозвался Павел, взяв последний аккорд на своей гитаре.
— А ливни здесь тропические, как из ведра, — добавил Юра и принялся заливать догорающий костёр.
— Да, надо проверить, хорошо ли натянуты и окопаны палатки, а то затечёт снизу, — забеспокоился Георгий Борисович.
— Как вы думаете, выйдет из меня археолог? — спросил меня Лёва, когда мы уже лежали в спальных мешках.