— Яцек прав, что Выромбки нужно продать. Но это потом, а не то его спросят: ты откуда? — а он и не будет знать, что ответить. Откуда? Из Ветрова. Из какого Ветрова? Да от ветра в поле. Сейчас же каждый будет третировать его. Лучше заложить, лишь бы охотник нашелся. Понговскому это было бы всего сподручнее, но Яцек не захочет об этом и слышать, да я и сам не заговорил бы с ним об этом деле… Боже мой! Несправедливо люди говорят: «Беден как церковная мышь!» Человек бывает иногда еще беднее. Церковная мышь на святого Стефана[17] живет в свое удовольствие, а воск и всегда имеет. Господи Иисусе Христе! Ты еси умножил хлеб и рыбу, умножь же и эти несколько червонцев и талеров, ибо у тебя, милостивый Боже, ничего не убудет, а несчастному Тачевскому ты этим поможешь…
Тут ему пришло в голову, что прусские талеры, как происходящие из лютерского края, могут возбудить в ребе только раздражение. Что же касается червонцев, то он заколебался, не положить ли их под стопы Христа? Вдруг да завтра их окажется больше. Однако он не чувствовал себя достойным чуда и даже несколько раз ударил себя в грудь, раскаиваясь в своей дерзкой мысли. Но размышления его были прерваны, так как к дому кто-то подъехал.
Через минуту дверь отворилась, и в комнату вошел высокий, седой мужчина, с черными глазами, смотревшими умно и добродушно. Вошедший поклонился с порога и сказал:
— Я — Циприанович из Едлинки.
— Как же, я видел вашу милость на празднике в Притыке, но только издали, ибо съезд был громадный, — воскликнул ксендз, быстро подходя к гостю. — Я с радостью приветствую вас в моей бедной хате.
— И я тоже с радостью вхожу сюда, — отвечал Циприанович. — Великий это и приятный долг поклониться такому знаменитому рыцарю и такому святому священнослужителю.
С этими словами он поцеловал его в плечо и в руку, хотя тот и отмахивался, говоря:
— Ох, какая уж там святость! Быть может, вот эти животные имеют больше заслуг перед Богом, чем я.
Но Циприанович говорил так просто и искренне, что сразу расположил к себе ксендза Войновского. Они сразу начали говорить друг другу любезные, но исходящие от чистого сердца слова.
— Познакомился я и с вашим сыном, — говорил ксендз, — благородный и воспитанный кавалер. Эти Букоемские рядом с ним точно его придворные. И скажу вам, что Яцек так полюбил его, что только и знает восхваляет.
— И мой Стах тоже. Часто случается, что люди подерутся, а потом и полюбят друг друга. Никто из нас не только не питает никакой злобы к пану Тачевскому, но все мы хотели бы заключить с ним искреннюю дружбу. Я был уже у него в Выромбках и теперь еду оттуда. Я думал, что застану его здесь, и хотел пригласить в Едлинку вас, преподобный отец, и его.
— Яцек сейчас в Радоме, но он еще вернется сюда и, вероятно, охотно предоставит себя в ваше распоряжение… Но подумайте только, ваша милость, как они там обошлись с ним в Белчончке.
— Они уж и сами хватились, — отвечал пан Циприанович, — и теперь жалеют: не пан Понговский, а женщины.
— Пан Понговский на редкость злой человек, и когда-нибудь он даст ответ перед Богом, а что касается женщин, так Господь с ними… Что уж скрывать, что одна из них и была причиной этого поединка.
— Я уж и сам догадывался об этом, прежде чем мне сын рассказал. Но это невинная причина.
— Все они невинны… А знаете ли вы, что Екклесиаст говорит о женщинах?
Пан Циприанович не знал; тогда ксендз снял с полки фолиант и прочел вслух отрывок о женщинах.
— Ну, что? — спросил он потом.
— Бывают и такие, — отвечал пан Циприанович.
— Яцек тоже по этой причине отправляется в свет. Но я не удерживаю его. Наоборот.
VII
— Как же это? Сейчас же отправляется? Ведь война начнется только летом.
— Вы наверно знаете?
— Знаю, потому что я расспрашиваю, а расспрашиваю потому, что и своего сына не удержу.
— На то он шляхтич. А Яцек отправляется сейчас, ибо, откровенно говоря, ему тяжело здесь оставаться.
— Понимаю, все понимаю. Быстрота — это самое лучшее лекарство в таких случаях.
— Вот он и думает остаться здесь столько времени, сколько потребуется, чтобы продать или заложить Выромбки. Небольшой это клочок, но я все-таки советую Яцеку лучше заложить, чем продать его. Если бы даже ему уж никогда не суждено было вернуться сюда, все-таки он будет считаться их владельцем, как это приличествует человеку с его именем и происхождением.
— А разве ему необходимо продать их или заложить?
— Необходимо. Он человек бедный, совсем бедный. Вы ведь знаете, сколько стоит каждая экспедиция, а ведь он не может служить в каком-нибудь драгунском полку.
17
В день святого Стефана народ осыпал зернами ксендза у алтаря, в память избиения камнями этого святого.