— Ну вот, Миша, мы точно прибыли в порт назначения.
— В порт? Ну, это вы скажете, Павел Иванович. Это уж слишком.
— Да нет, не слишком. Именно порт, ведь сюда приплывают баркасы из других деревень, даже с Ангары, здесь через Илим ходит паром. Ну чем не порт, Мишаня?
Мишка понял, что предмета спора нет, что Павел Иванович опять прав, и, улыбнувшись, махнул рукой.
— Ну, раз насчет порта согласен, давай покурим и вперед, нам нужно три версты отмахать. Хоть и на тракторе, но по бездорожью.
— Я не курю, Павел Иванович.
— Я тоже, а говорю так по привычке. То есть — передохнем.
К четырем часам пополудни Павел Иванович с Мишкой добрались со всем своим хозяйством до паромной переправы. К их удивлению паром все еще стоял на противоположной стороне, хотя должен был ждать их здесь.
— Это что за чудеса, — вылезая из кабины трактора, проворчал Павел Иванович, — в это время он же здесь должен быть, — и указал рукой на близкий берег. Мишка, привыкший к тому, что Павел Иванович всегда прав, промолчал, вразвалочку подошел к воде, снял сапоги и, подвернув штаны, пошлепал по реке босыми ступнями. Отхлебнув из ладошек несколько глотков холодной речной воды, обтер губы и залюбовался своей родной деревенькой, отделенной от него рекой. Дома, казалось, составляли разноцветное ожерелье, бок о бок они стояли вдоль берега, все были выкрашены и ухожены. У лавниц к большим корягам привязаны лодки, на угорах, почти у каждого дома, красовались баньки. На речной глади не видно было ни морщинки, не заметно течение, бездонная глубина покрыта иссиня-черной водой.
Павел Иванович заглушил свой видавший виды «ДТ-54», и нахлынула такая тишина, что Мишка слышал биение своего сердца. Постепенно эта тишина стала заполняться звуками: лай собак, хлопки калиток, с другого берега доносится мерный разговор мужиков. У парома они чинили блок. То ли лопнул, то ли замяло под него трос, этого Мишка не понял.
— Давай Мишаня, все-таки передохнем, — повалившись на траву, сказал Павел Иванович. — От воды-то отойди, она уже не летняя, уже холодом дышит.
Мишка послушался и присел рядом со своим командиром.
— Сколько же они копаться будут со своим блоком? — неожиданно спросил Мишка, неизвестно к кому обращаясь.
— Да кто ж их знает? А ты посмотри, у тебя глаза повострее, кто там сегодня за главного.
— Я по голосу слышу, что это Володька Куклин, Назаровский сын, — особо не вглядываясь, ответил Мишка.
— Если Володька, значит, быстро справятся, парень рукастый и «сельсовет» работает.
Павел Иванович, улыбнувшись, постукал себя по виску.
— А ты, Мишка, куда торопишься, или тебя кто-то ждет?
— Кто ждет? Кроме мамани некому, — со вздохом ответил мальчик, выражая этим вздохом свое глубокое, не имеющее словесного эквивалента, почтение к матери.
Разговор прервался. Первым тишину нарушил Мишка.
— Павел Иванович, а сейчас какое поле пахать будете?
— Наверное, погадаевское. Оно у нас под зябь пойдет.
— Погодаевское поле большое, справится ли наш трактор?
— Справится, да и куда деваться, сильнее этого трактора нет.
— Вот бы танк сюда, Павел Иванович, он бы вмиг все сделал.
— Танк, конечно, хорошо, но он ведь для других дел предназначен, — нехотя отвечал тракторист.
— Но сейчас ведьмы не воюем. И танк стоит без дела — не унимался мальчишка, радуясь своей наивной мысли.
— Не воюем, это правда, но пахать нужно не танками, — глубоко вздохнув, ответил Павел Иванович.
Они молчали, глядя на реку, на родную деревню, на качающийся паромный трос, соединяющий берега.
— Павел Иванович, — не выдержал Мишка, — вы никогда не рассказывали про войну.
— А чего про нее рассказывать, — отмахнулся собеседник, зябко передернув плечами, поморщившись, как от тяжелого воспоминания.
— Вы же танкистом были! — выкрикнул удивленно мальчишка. — Это так здорово, не разбирая дороги мчаться на тридцать четверке и давить фрицев!
— А я на тридцатьчетверке не воевал.
— Как так? Вы же танкист?
— Ты кроме Т-34 какие-нибудь другие танки знаешь, Мишаня?
— Нет. А разве были другие?