– Где вы набираетесь таких словечек? – с упреком произнес генерал и показал нам список. – Вот все, что они нам представили.
Я просмотрел список. Ни одной знакомой фамилии.
– Вам действительно нужно знать, как это к нему попало? – спросил Билл Бодлер.
– Так будет чище, – сказал я.
Генерал кивнул:
– Этим занимается Джон Миллингтон. Мы позвоним ему перед завтрашним заседанием. Теперь дальше. – Он повернулся ко мне. – Тот акт о передаче недвижимости, который вы видели в портфеле. Как вы и предложили, мы проверили по земельному регистру, что это за номер SР 90155. – Он весело ухмыльнулся, не хуже Джорджа Бердли. Одного этого было бы достаточно, чтобы считать вашу поездку успешной.
И он объяснил почему.
– Ну, значит, он попался, – с большим удовлетворением сказал Билл Бодлер, и военный совет принялся обсуждать, в какой последовательности обрушить на противника припасенные для него залпы.
Во вторник утром Джулиус Аполлон вошел в небольшое, закрытое для посторонних помещение, расположенное высоко на трибунах ипподрома в Выставочном парке, для того, как он полагал, чтобы подписать и получить на руки сертификат, подтверждающий, что он единственный владелец Лорентайдского Ледника, которого он от своего имени намеревался заявить на сегодняшние скачки.
Помещение принадлежало председателю правления ипподрома и представляло собой конференц-зал – в одном его конце стоял письменный стол с тремя удобными креслами, в другом – длинный стол с восемью такими же креслами.
Дверь, которая вела из коридора, приходилась посередине – направо от нее был письменный стол, налево – стол для совещаний. Пол был устлан бежевым ковром, стены увешаны изображениями лошадей, кресла обиты мягкой желтой кожей – комфорт здесь сочетался с практичностью. Окон не было, а только оригинальное искусственное освещение: в нишах потолка скрывались направленные светильники.
Когда Филмер вошел, за письменным столом сидели оба начальника служб безопасности, а за столом для совещаний – трое руководителей Жокейского клуба Ванкувера и Скаковой комиссии провинции Британская Колумбия. Они были приглашены, чтобы придать происходящему официальный характер, а впоследствии выступить в качестве свидетелей, но решили ограничиться лишь ролью наблюдателей и договорились не вмешиваться и не задавать вопросов. Они сказали, что будут только вести записи, а если возникнут вопросы, то они зададут их потом.
Еще три человека и я ждали за закрытой дверью, которая вела из того конца зала, где стоял стол для совещаний, в буфетную, а оттуда – в коридор.
Как только Филмер явился, я вышел в коридор, запер за ним дверь, через которую он вошел, и положил ключ в карман своего плаща, застегнутого до самого верха. Потом вернулся по коридору в буфетную и тихо встал позади тех, кто ожидал там своей очереди.
На письменном столе перед начальниками служб безопасности стоял микрофон, на столе для совещаний – другой, и оба были подключены к диктофону.
В буфетной был установлен усилитель, и репродуктор негромко воспроизводил там все, что говорилось в зале.
Послышался низкий бас Билла Бодлера – он поздоровался с Филмером, предложил ему сесть в кресло перед письменным столом и произнес:
– Вы, конечно, знакомы с бригадным генералом Кошем?
Еще бы он не был с ним знаком – сколько раз они уже обменивались враждебными взглядами!
– А эти джентльмены – из Ванкувера, они представляют Жокейский клуб и Скаковую комиссию.
– В чем, собственно, дело? – резко спросил Филмер. – Мне нужно всего-навсего подписать бумаги. Простая формальность.
– Мы воспользовались этой возможностью, – сказал генерал, – чтобы предварительно выяснить некоторые обстоятельства, связанные со скачками, и нам представляется, что удобнее всего сделать это сейчас, потому что многие лица, которых это касается, в данный момент находятся в Ванкувере.
– О чем вы говорите? – произнес Филмер.
– Должен уведомить вас, – спокойно продолжал генерал, – что все сказанное сегодня в этом зале записывается на пленку. Это не суд и не официальное расследование, но то, что здесь будет говориться, впоследствии может быть воспроизведено на любом суде или расследовании. Просим вас иметь это в виду.
– Я возражаю, – решительно заявил Филмер.
– Разумеется, на любом суде или расследовании, проводимом Жокейским клубом, – сказал Билл Бодлер, – сможет присутствовать ваш адвокат. Мы предоставим вам копию пленки с записью предварительного расследования, которое состоится сегодня, чтобы вы могли передать ее своему адвокату.
– Вы не имеете права, – сказал Филмер. – Я ухожу.
Он подошел к двери, через которую вошел, и обнаружил, что она заперта.
– Выпустите меня отсюда! – в ярости крикнул Филмер. – Вы не имеете права!
Стоявший в буфетной Мерсер Лорримор сделал глубокий вдох, открыл дверь в зал заседаний, вошел и закрыл дверь за собой.
– Доброе утро, Джулиус, – сказал он. – Что вы здесь делаете? – Судя по голосу, Фил-мер удивился, но не особенно растерялся. – Скажите им, чтобы отдали мне мою бумагу и покончили с этим.
– Садитесь, Джулиус, – сказал Мерсер. Он говорил в микрофон, стоявший на столе для совещаний, и его голос звучал намного громче, чем голос Филмера. – Сядьте к письменному столу.
– Предметом этого предварительного расследования, – произнес голос генерала, – будут главным образом ваши действия до, во время и в связи с поездкой на Скаковом поезде. – Наступила пауза: вероятно, он ждал, пока Филмер усядется. Потом снова прозвучал голос генерала:
– Мистер Лорримор... могу ли я попросить вас...
Мерсер откашлялся.
– Мой сын Шеридан, – бесстрастно произнес он, – который погиб два дня назад, был подвержен приступам психического расстройства, которое толкало его на различные странные... и неблаговидные... поступки.