Филмер с Даффодил уехали со скачек, по-видимому, в ее автомобиле, с шофером.
– Жаль, что вы не смогли поехать за ними.
– А я поехал – в прокатной машине. Они приехали в отель, где остановились Филмер и все остальные владельцы с поезда, и отправились в бар выпить. После этого Даффодил уехала в своем "Роллс-Ройсе", а Филмер пошел наверх. Я ничего особенного не заметил. Вид у него был спокойный.
– Вы уверены, что они не обратили на вас внимания в отеле? – спросил бригадир.
– Совершенно уверен. В этом отеле холл величиной с вокзал. Там сидели и ждали кого-нибудь десятки людей. Ничего трудного.
Нетрудно было и проследить за ними по дороге с ипподрома. Когда я подошел к тому месту, где мой шофер поставят машину, мне было хорошо видно, как вдалеке, у самого выхода, Филмер с шофером бережно усаживают Даффодил в ярко-синий "Роллс-Ройс". Мой шофер, удивленно подняв брови, но не задавая никаких вопросов, согласился не терять "Роллс-Ройс" из вида и без труда ехал за ним до самого города. В отеле я щедро расплатился с ним наличными, отослал его и вошел в огромный холл как раз вовремя, чтобы увидеть, как спина Филмера скрылась в дверях полутемного бара.
Никаких важных результатов это не принесло, но мне нередко приходилось проводить так целые дни, а заметить что-то необычное, когда оно случается, можно, только если знаешь, как все идет обычно.
– Не можете ли вы мне сказать, – осторожно спросил я генерала, – не слышал ли кто-нибудь, чтобы Филмер открыто грозят сорвать это путешествие на поезде?
Наступила пауза. Потом генерал произнес:
– А почему вы об этом спросили?
– Билл Бодлер что-то такое говорил.
Помолчав немного, генерал сказал:
– Филмер был вне себя от ярости. Он сказал, что хозяева ипподромов всего мира могут возбуждать против него сколько угодно дел, но он найдет способ сунуть им палку в колеса, и они об этом пожалеют.
– Когда он это сказал? – спросил я. – И почему... и кому?
– Видите ли... – после некоторого колебания произнес он и вздохнул. Бывает, что все идет насмарку, вы же знаете. После того как его оправдали, дисциплинарная комиссия Жокейского клуба вызвала Филмера на Портмен-сквер, чтобы предостеречь на будущее, а Филмер заявил, что они ничего не могут ему сделать, и вообще держался возмутительно нагло. В результате один из членов комиссии вышел из себя и сказал Филмеру, что он последний подонок, что ни один человек, имеющий отношение к скачкам, не сможет спать спокойно, пока его не лишат допуска, и что теперь это станет первейшей заботой хозяев ипподромов всего мира.
– Ну, это, пожалуй, некоторое преувеличение, – заметил я, тоже вздохнув. – Вероятно, вы при этом присутствовали?
– Да. С обеих сторон брань просто висела в воздухе. Скверная история.
– Значит, Филмер действительно может рассматривать этот поезд как свою мишень, – сказал я с огорчением.
– Может.
Я подумал, что те усилия и траты, на которые он пошел, чтобы попасть на поезд, теперь выглядят все более зловеще.
– Есть еще одна новость, которую вам, вероятно, полезно будет знать, – сказал генерал. – Вчера в Ньюмаркете Джон видел Джейсона, сына Айвора Хорфица, который болтался около весовой, и перемолвился с ним парой слов.
Когда Миллингтон считает нужным перемолвиться с кем-то парой слов, тому может понадобиться не один день, чтобы прийти в себя. Джон умеет по-своему нагонять страх не хуже, чем Дерри Уилфрем или сам Филмер.
– И что произошло? – спросил я.
– Джон сказал, что не советует выполнять на скачках поручения его отца, который лишен допуска, и что если Джейсон располагает какой-нибудь информацией, то он должен сообщить эту информацию ему, Джону Миллингтону. А на это Джейсон Хорфиц ответил что-то вроде того, что никому не станет сообщать никакой информации, потому что не желает кончить жизнь в канаве.
– Что?! – переспросил я.
– Джон Миллингтон за это тут же ухватился, но больше ни слова от несчастного Джейсона добиться не смог. Джон говорит, что Джейсон затрясся, как желе, и буквально бегом от него убежал.
– А не известно ли Джейсону в самом деле то, что было известно Полу Шеклбери? – медленно произнес я. – Не он ли сообщил Полу Шеклбери то, что тот знал? Или он это сказал просто для красного словца?
– Бог его знает. Сейчас Джон пытается это выяснить.
– Он не спросил Джейсона, что было в том портфеле?
– Спросил, но Джейсон либо не знал, либо был слишком запуган, чтобы сказать. Джон говорил, что он пришел в ужас уже от того, что мы знаем про портфель. Он не мог поверить, что нам это известно.
– Интересно, расскажет он отцу или нет?
– Если у него осталась хоть капля здравого смысла, то нет.
"Никакого здравого смысла у него нет, – подумал я. – Но у него есть страх, а когда надо спасать собственную шкуру, это почти так же полезно".
– Если я узнаю что-нибудь еще, – сказал бригадир, – то передам это через миссис Бодлер-старшую. – В голосе его по-прежнему звучало неодобрение. – А пока... желаю удачи.
Я поблагодарил его, положил трубку, забрал свои вещи, сел в такси и поехал на вокзал Юнион, предвкушая приятное путешествие.
Поездная бригада уже собиралась в раздевалке, когда я пришел и представился актером Томми.
Меня встретили добродушными улыбками и сказали, что им всегда нравились эти детективные представления и уже приходилось работать с актерами, которые выдавали себя за одного из них. "Все сойдет прекрасно, вот увидите".
Старший официант, или бригадир официантов, или директор ресторана, как там его надо называть, оказался изящным маленьким французом лет, по-моему, под сорок, с блестящими черными глазами. Звали его Эмиль.