Как раз сейчас, когда я ходил к машинистам, он был там, а когда я шел обратно, его уже не было. Там говорят, что он за едой не засиживается. И никогда не приходит ни на завтрак, ни на обед. Никогда ни с кем не разговаривает, а?
– Мне это не нравится, – сказал я.
Джордж усмехнулся:
– Подождите, вы еще не слышали самого скверного.
– А что самое скверное?
– Мой заместитель – это проводник одного из тех, передних спальных вагонов – говорит, что уже встречал его раньше, а?
– Где встречал?
Не спуская с меня глаз, чтобы видеть, какое впечатление это на меня произведет, Джордж сказал:
– На железной дороге.
– На... то есть это железнодорожник?
– Он в этом не уверен. Говорит, что этот человек похож на одного проводника багажного вагона, с которым он когда-то работал на перегоне от Монреаля до Торонто, давным-давно. Лет пятнадцать назад. Или двадцать. Говорит, что если это он, то он всегда был ужасно задиристый, никто его не любил. Постоянно лез в драку. Лучше было ему не перечить. Но, может быть, это и не он. Этот старше. И он не помнит такой фамилии – Джонсон, хотя я думаю, что ее нетрудно забыть, слишком она обыкновенная.
– А проводник багажного вагона может знать, как слить горючее из бака? – спросил я. – И отцепить вагон Лорриморов?
Глаза у Джорджа весело блеснули:
– Проводники багажных вагонов постоянно ездят с поездами, а? И они не дураки. Они принимают мелкие грузы на остановках и следят за тем, чтобы по ошибке не выгрузили не тот багаж. А кто живет в поездах, тот знает, как они устроены.
– А в нашем поезде есть проводник багажного вагона?
– А как же! Но он не сидит все время в своем вагоне – во всяком случае, когда поезд в пути. Он должен что-то есть, а? Но на станциях он всегда там, открывает вагон. Этот наш – не из самых лучших, имейте в виду. Староват и толстоват. – Джордж усмехнулся. – Он говорит, что никогда не видел этого Джонсона, но он всегда работал на перегоне от Ванкувера до Банфа, ни до Торонто, ни до Монреаля не доезжал.
– А этот проводник или ваш заместитель не разговаривал с Джонсоном?
– Мой заместитель говорит, что Джонсон разговаривает только с единственным человеком – с одним из владельцев, который стучит к нему в дверь, когда идет навестить свою лошадь и проходит мимо его купе. Он был там сегодня вечером, совсем недавно, и у них произошла какая-то ссора в коридоре, около купе моего заместителя.
– Джордж! Ваш заместитель слышал, из-за чего они ссорились?
– Это важно, да? – спросил Джордж, сияя.
– Возможно, очень важно.
– Нет, не слышал. – Джордж с сожалением покачал головой. – Он говорит, что ему показалось, будто этот владелец говорил Джонсону, чтобы тот не делал чего-то такого, что Джонсон собирался сделать. Говорит, что они кричали друг на друга, только он не вслушивался, а? Ему было неинтересно. Так или иначе, этот владелец пошел обратно, в наш конец поезда, говорит он, и он слышал, как Джонсон сказал: "Как захочу, так и сделаю, черт возьми!", сказал очень громко, но он думает, что владелец этого не слышал, потому что уже ушел.
– Не густо, – сказал я.
– Сдвинуть поезд под уклон легче, чем потом его остановить, а?
– Хм-м.
– Это все, что я могу для вас сделать.
– Ну хорошо, – сказал я. – Мы знаем, что он едет этим поездом, знаем, что его фамилия, возможно, Джонсон, а возможно, и нет, знаем, что он, возможно, железнодорожник, а возможно, и нет, и я точно знаю, что у него драчливый характер. Похоже, он все еще что-то замышляет, а что, нам неизвестно.
Вы вполне уверены, что он не может проникнуть в вагон для лошадей без ведома нашей дамочки-дракона?
– Ничего нельзя сказать наверняка.
– А что, если вы попросите проводника багажного вагона посидеть там вместе с ней и с лошадьми?
Джордж хитро склонил голову набок:
– Если вы думаете, что она на это согласится...
– Скажите ей, что это нужно ради безопасности лошадей, ведь так оно и есть.
Он усмехнулся:
– А почему бы и нет? – Он взглянул на часы. – Скоро Сайкемос. Я пройду туда по перрону, пока мы будем стоять. Стоянка там минуты три, может быть, пять. А потом нужно будет перевести часы еще на час назад. Ваша мисс Ричмонд не забыла всех предупредить?
– Нет, не забыла. Я думаю, они все уже живут по тихоокеанскому времени. И дело идет к полуночи.
В конце ужина мы на полчаса останавливались в маленьком городишке Ревелсток, чтобы взять воду для вагонов. В Камлупсе – городе побольше – мы очень ненадолго остановимся в два часа ночи. Потом, в пять сорок, будет Норт-Бенд, а потом последний перегон до Ванкувера, куда мы должны прибыть в десять ноль пять утром в воскресенье – через неделю со дня отправления.
Я еще сидел у Джорджа, когда поезд замедлил ход перед Сайкемосом.
– Отсюда – правда, вы этого не увидите – дорога идет вдоль берега озера Шусуоп, – сказал он. – Поезд пойдет медленно.
– Я бы не сказал, что через Скалистые горы он летел как ветер.
Джордж благосклонно кивнул:
– Пятьдесят, может быть, пятьдесят пять километров в час. Разве это мало, а? Вверх, вниз, по серпантинам. Впереди еще будут горы.
Когда поезд остановился, он спрыгнул на землю и, хрустя гравием, пошел в голову поезда, чтобы договориться с проводником багажного вагона. За окнами шел снег – крупные сухие хлопья ложились на уже заснеженную землю, предвещая наступление настоящей зимы. Джордж сказал, что теперь поезда почти никогда не застревают в заносах.
Я решил посмотреть, как идет веселье, но, по-видимому, большинство уже начало выдыхаться – не то что после скачек в Виннипеге. Гостиная в салон-вагоне была наполовину пуста. На втором, обзорном этаже вообще почти никого не было. Картежники, сидя без пиджаков, пересчитывали деньги. Актеры куда-то исчезли. Мне встретилась Нелл, которая шла вместе с Занте, провожая ее до спального места – до верхней полки за занавеской.