Собираться по этому поводу пришлось нам не раз, Эммануил все пытался вытянуть из нас что-либо путное, но безрезультатно.
— Понятия не имею, как это делается, — признался я.
Отнекивался и Гиршке:
— Стихотворение — хорошо ли, плохо — написать могу, но декларацию — увольте.
Эммануил не на шутку рассердился. Волнуясь, он всегда начинал чуть заикаться.
— Писатель, — повысил он голос, — д-должен все ум-меть! А если н-нет, к-какой же он писатель?
— А никакие мы и не писатели, — сердито отозвался Гиршке и покраснел.
Эммануил больше ни на чем не настаивал. Мы давно заметили — никогда не терявшийся Эмка иногда пасовал перед робким, застенчивым Гиршке. Так было и теперь, и мы разошлись ни с чем.
Но, как мы позже узнали, Эммануил не отступил от своего. Он решил посоветоваться с отцом.
В прохладной, полутемной комнате, где отец отдыхал в свободный час, Эммануил рассказал ему о нашей группе «Птичье молоко».
— Название придумал ты? — спросил отец у Эммануила, щуря под очками темные глаза.
— Я.
— Так я и знал.
— Почему?
— Я видел твоих ребят, когда они приходили к тебе. Хорошие, простые парни. Видно, крепко стоят на земле…
— А я? — спросил Эмка.
— Ты? — Отец озабоченно взглянул на сына. — И ты неплох… Но тебе не хватает… — Отец умолк.
— Чего?
— Не мешало бы и тебе поработать на заводе, иногда недоспать, недоесть, как они. Кстати, интересовался ли ты, как живут твои друзья, что едят после того, как ты с ними расстаешься?
Эммануилу стало не по себе. Нет, он не знает, как они живут и что едят, когда расстаются с ним. Он, по правде говоря, об этом и не думал, полагая, что с этим у них обстоит все так же благополучно, как и у него. И может ли быть иначе?
А отец между тем продолжал:
— Вот пожил бы ты хоть немного их жизнью, узнал бы истинный вкус простого куска хлеба и не искал бы ты птичьего молока… Им-то оно ни к чему…
Смысл этих слов тогда не дошел до Эмки. Всегда полный замыслов, идей, которые так и роились у него в голове, он в эти дни жил мыслями о декларации, с которой должна была выступить группа «Птичье молоко». После того как друзья отказались ему помочь, он сам набросал проект декларации и принес ее теперь показать отцу.
Любовь и забота сквозили во взгляде отца. Немолодой уже Генах Казакевич любил своего Эмку за то, что тот весь был в него — и темпераментом, и жизнерадостностью. Но, кроме того, сын обладал еще писательским даром. Отец понимал, что теперешние литературные опыты семнадцатилетнего Эммануила мало что стоят, в них много книжного, надуманного и очень мало от жизни. Он пробует себя во всех жанрах — в поэзии, в прозе, драматургии, — и трудно сказать пока, в каком из жанров его будущее. Но в том, что будущее у него есть, отец был уверен, и это неведомое пока будущее он тоже любил в своем сыне.
И именно потому он жестко сказал:
— Все это выеденного яйца не стоит!
— Что именно?
— Да хотя бы вот это твое «Птичье молоко».
— Почему?
Генах приподнялся на локте — он лежал на кушетке у окна — и ответил, глядя сыну в глаза:
— Литературных организаций, всяких групп, группировок — хоть пруд пруди: «ВУСПП», «Ваплитэ», «Бой»… И чего же ты хочешь — чтобы была еще одна? А к чему? И, кроме того, у тебя сразу же спросят: «Что это еще за «Птичье молоко»? Чем оно может быть полезно рабочему классу?»
Эмка обиделся:
— Но нельзя же в вопросах искусства быть настолько утилитарным.
— Нельзя? Необходимо! — воскликнул отец.
— Отчасти об этом и речь в моей декларации. — Эмка протянул отцу несколько густо исписанных листков.
Генах не читая отложил их в сторону.
— И это лишнее.
— Но ты же не читал…
— Не в том дело.
— Но как же может утвердить себя литературная группа, не имея своей декларации?
— Очень просто. Пишите хорошие рассказы, стихи и поэмы — вот и утвердитесь!
Больше разговоров о декларации с нами Эмка не заводил. А о своей беседе с отцом он рассказал нам значительно позже.
Так и вышло, что название «Птичье молоко» нигде и никогда не было зафиксировано, и лишь мы, члены этой группы, иногда упоминали о нем — с легкой иронией, относившейся и к названию, и к самим себе…
Необходимо рассказать еще об одном эпизоде.
Как-то раз вся наша группа с Эммануилом во главе собралась в маленькой комнатушке на шестом этаже, у одного из знакомых Эмки. Парень этот — звали его Сашей — работал на заводе. Отец его, ответственный работник, часто выезжал в командировки. На этот раз дома не было и матери, и мы, принеся с собой несколько бутылок вина и закуску, устроили что-то вроде вечеринки.