Глава третья
В фойе театра стоял приглушенный гул. Медленно, встречными потоками, двигались люди, переговариваясь кто тише, кто громче. С каждой минутой в фойе становилось теснее. Два ряда плафонов разливали матовый свет.
Слева, поближе к двери, стояли Галя, Сима и Лиля. Все были принаряжены, каждая на свой вкус, каждая по-своему привлекательна. Только в глазах у Гали пробегали искорки досады.
— Что ты расстраиваешься? Разве ты не знаешь, где он? — спросила Лиля.
— Почему же не знаю? — тихо ответила Галя. — Он за кулисами. Где же еще ему быть перед премьерой?
— Такой уж он, Эмка, его не переделаешь, — вставила Сима.
— Да я вовсе не хочу его переделывать, — сказала Галя, — пусть будет такой, какой он есть, но пусть он только б у д е т.
Девушки рассмеялись, и звонче всех Лиля. В платье из светлого крепдешина, она сегодня была особенно привлекательна и вся светилась в радостном возбуждении.
— Что-то не стоится тебе сегодня на месте, — заметила Сима.
— Не выдумывай! — Лиля рассеянно глядела по сторонам, ища кого-то глазами, и — нашла!
Шолом Либкин, высокий, с холеной бородой, сразу же бросался в глаза, в каком бы углу фойе не появлялся, и всюду, где появлялся, усиливалось движение вокруг него, как в реке, когда в стаю мелких рыбешек заплывет вдруг крупный осетр…
В театр пришел он вместе с Эмкой, Гиршке и девушками — Галей, Лилей и Симой. Эмка тут же оставил их, проронив: «Я туда и обратно». Кто-то отозвал Либкина, Лиля потеряла его из виду, потом нашла и наблюдала, как он переходит от одной группы к другой, вовсе забыв о тех, с кем сюда пришел.
С девушками остался один Гиршке. Он чувствовал себя с ними очень неловко, а когда в этой сутолоке его ненароком прижали к Симе, он и вовсе растерялся. Переминаясь с ноги на ногу, он искал и не находил предлога, чтобы уйти. Был он в том же будничном пиджаке, в котором его можно было видеть на работе в редакции, и его ничуть не волновало, что этим он невыгодно выделяется среди празднично приодетой публики. Единственной данью торжественности этого вечера в наряде Гиршке был криво повязанный необъяснимого цвета галстук.
Вдруг он вздрогнул, ощутив у себя на шее внезапное прикосновение ловких пальчиков Симы.
— Галстук у тебя совсем съехал набок, — сказала она.
Это было уже слишком! От растерянности Гиршке так резко повернул голову, что галстук съехал еще больше, а сам он нырнул куда-то в сторону и был таков.
Но тут, как на беду, перед ним вырос Шойлек Ушацкий!
Когда Шойлек Ушацкий появлялся в редакции, Гиршке убегал в другую комнату и просил сказать, что он в командировке. Шойлек в печенках сидит у него со своими бесчисленными стихами и рассказами, которые не перестает приносить в редакцию. И вот он тут как тут перед ним — долговязый, в роговых очках с одним надтреснутым стеклышком.
— Только не стихи, Шойлек! — взмолился Гиршке. У Шойлека уж такая привычка — кого ни встретит, тут же начинает наизусть читать свои стихи.
— Какие могут быть стихи? — обычной скороговоркой выпалил Шойлек. — Мы ведь не где-нибудь, а в театре.
— Вот-вот, — успокоился Гиршке.
Шойлек, совсем молодой еще парнишка, учился на втором курсе педагогического техникума. Он очень гордился тем, что родители его приехали на станцию Тихонькую с самым первым эшелоном, еще в 1928 году, и любил рассказывать, как на первых порах они тут «хлебнули горя». Об этом же Шойлек писал в своих стихах и рассказах, но когда он рассказывал просто, без затей, слушать его было интересней.
— Театр этот, — сказал он, — мы строили своими руками.
— Кто мы? — спросил Гиршке.
— Что значит кто? Я, мой отец, моя мать, мои братья, мои сестры, мои…
— Что же, одна ваша семья, выходит, его и построила?
— Нет, почему же? Весь город строил! Один разве субботник мы тут вкалывали? Глину месили — пар шел! Из глины делали блоки, из блоков клали стены. Вы знаете, что наш театр построен из глинобитных блоков? — Шойлек сказал это таким тоном, словно речь шла по меньшей мере о граните или Лабрадоре…
— Ну, а хотя бы одно стоящее стихотворение ты об этом написал? — спросил Гиршке.
— Одно стихотворение? Сколько я их вам уже показывал!
— Нет, Шойлек, те стихи, что ты мне до сих пор показывал, не то… Напиши такое стихотворение, чтоб каждое слово его так же плотно лежало в строке, как глинобитные блоки в этих стенах. Ты понял меня?