— Идемте! — сказал он. — Время не ждет. Старик не любит, когда опаздывают.
Перейдя на другую сторону улицы, они, минуя телеграф, все вместе зашагали вниз по улице. Либкин постоял немного один в нерешительности и тоже, как бы нехотя, двинулся в том же направлении.
Редакция, где проходили занятия студии, помещалась в двухэтажном глинобитном здании в начале Октябрьской улицы. С наружной стороны здание было побелено, но частые дожди уже давно смыли последние остатки извести, и оно имело блеклый, непривлекательный вид. Внутри дом изобиловал крохотными комнатушками. Верхний этаж занимал горсовет со всеми его многочисленными отделами, нижний — редакции обеих газет: «Биробиджанер штерн» и «Биробиджанская звезда».
В одной из комнаток «Биробиджанер штерн» и проходили занятия студии.
В комнате, где уже собралось порядком людей, сразу стало тесно, когда там появились студенты и учителя с Либкиным. Вошедшие пристроились кто где — кто нашел свободный стул, некоторые расселись на столах, на подоконнике. Небольшая без абажура электрическая лампочка, свисавшая с невысокого потолка, освещала комнатку тусклым светом.
За столом, в левом углу, сидел Бергельсон. Рядом с ним сидели несколько писателей, все моложе его. Прищуренные доброжелательные глаза Бергельсона приветливо останавливались на каждом, кто входил в комнату.
При появлении студентов, их педагогов и Либкина Бергельсон повернулся к Эммануилу, сидевшему рядом, испросил:
— Кто этот, высокий?
— Я вам уже рассказывал о нем, — сказал Эмма, — это Шолом Либкин.
Эммануил был самым молодым из писателей, окружавших сейчас Бергельсона. Однако было заметно, что именно к нему чаще всего обращался маститый писатель, и притом обращался как к равному. Что же касается самого Эммануила, то это его, по-видимому, ни капельки не смущало — к общению с писателями ему было не привыкать.
Эмма подозвал Либкина к столу и представил Бергельсону. Оба некоторое время молчаливо и с любопытством смотрели друг на друга — Бергельсон на Либкина снизу вверх, Либкин на Бергельсона сверху вниз. Затем они перекинулись несколькими малозначащими фразами, и Либкин отправился на свое место.
Бергельсон окинул взглядом собравшихся:
— Ну что же, начнем?
Среди собравшихся были такие, что видели писателя впервые. Но и те, кто знал его, не отрывали от него глаз. Бергельсон был невысокого роста, худощав, но, несмотря на это, выглядел внушительно, солидно, особенно когда сидел.
На коричневом от загара продолговатом лице от крыльев носа к большому рту с тяжелой нижней губой пролегли две глубокие складки. Когда он смотрел вниз, видны были большие набрякшие веки и все лицо его принимало какой-то недовольный, немного даже брезгливый вид. Но вот он поднимает темные, орехового цвета, большие глаза, лицо его озаряется, и вы видите перед собой красивого и мудрого человека.
— Думаю, можно начинать, — сказал Бергельсон. — Кто будет сегодня читать?
В комнате стало тихо.
— Кто же? — повторил Бергельсон.
— Я, — раздалось в тишине.
Шойлек Ушацкий, наверно сам насмерть перепуганный этим непроизвольно вырвавшимся «я», стоял ни жив ни мертв, понимая, что пути к отступлению нет, — все уже повернулись в его сторону и смотрели, как он извлекает дрожащей рукой из нагрудного кармана свою тетрадь.
— Что вы хотите нам почитать? — спросил Бергельсон.
— Рассказ, — едва слышно промолвил Шойлек. — Собственно, небольшой рассказик.
— Почему рассказик?
— Я имею в виду — небольшую вещицу.
— Ну что ж, прекрасно! Как вас зовут?
— Шойлек. Шойлек Ушацкий.
— Вы учитесь? Или работаете?
— Я студент. Учусь в педагогическом техникуме. На втором курсе.
— Отлично. О чем же ваш рассказ? Как он называется?
На лице писателя отразилось искреннее любопытство к этому худенькому пареньку в роговых очках с надтреснутым стеклышком.
— «Натуралист», — произнес Шойлек.
— Что — натуралист? — не понял Бергельсон. — Так называется рассказ.
— Что вы этим хотите сказать?
— Ничего. Это рассказ о натуралисте.
Бергельсон слегка нахмурился, посидел немного, опустив вниз тяжелые веки, потом вскинул глаза на Шойлека и сказал:
— Видите ли, молодой человек, на свете есть разные натуралисты. Вот, к примеру, был такой французский писатель Эмиль Золя, который создал целую литературную школу, получившую название натурализм. Последователей этой школы называли натуралистами. Вы это имели в виду?
— Нет, нет, — поспешно ответил Шойлек, — не это.