— Чтоб мне так жить, — ты отличный бухер[2], Эмка. Я таких люблю…
Когда Эмма спросил у командира, как его зовут, тот в ответ запел веселым басом:
— Вот я как раз и есть, — сказал он, — тот Грицю, который «не ходи на вечерниці»…
— А по батюшке?
— Отец у меня уже старый и весьма уважаемый человек, но он простит тебе, если ты его имя, — кстати сказать, его зовут Охрим, — не будешь излишне тревожить.
Так они и стали друг для друга — Эмка и Грицко.
Казакевич несколько дней провел на заставе и собирался уже ехать домой, когда командир получил распоряжение явиться в Хабаровск, в штаб. Явиться ему следовало в понедельник. Была суббота. Эмма предложил своему новому другу поехать с ним в Биробиджан. Там они проведут остаток субботнего дня и все воскресенье, он познакомит его со своими друзьями, а в воскресенье вечером командир выедет в Хабаровск.
На том и порешили.
И вот оба стоят они на привокзальной площади в Биробиджане.
— Так кто же все-таки кого привез в Биробиджан, — смеялся командир, — она нас или мы ее?
«Она» — это старая, видавшая виды грузовая машина, на которой они с большим трудом добрались сюда. В пути машина то и дело увязала в рытвинах и лужах, и нужны были невероятные усилия, чтобы вытаскивать ее и ехать дальше.
Они стояли на привокзальной площади, грязные, усталые с дороги, с большим завязанным мешком.
— Так куда мы, Эмка?
— Малость подожди, Грицко, подумаю:
— А где ты тут живешь?
— Вот, — Эмма указал на двухэтажный деревянный дом по ту сторону дороги.
— Так это же рукой подать!
— Да, но туда мы не пойдем.
— Почему?
— По двум причинам: одна — долго рассказывать, другая покороче — фаршированную рыбу хочешь отведать?
— Еще бы!
— Тогда идем! — Эмма взялся было за мешок, но Грицко остановил его.
— Но-но! — сказал он. — Каждая кета из этих двух, я уже не говорю о сазанах, будет потяжелее тебя самого.
Он легко закинул мешок на плечи и спросил:
— Далеко?
— Не очень, — ответил Эмма. — Вот мы с Октябрьской выйдем с тобой на Ленинскую, свернем влево, на Комсомольскую, пересечем Дзержинскую, а там и Волочаевская…
— Пошли! — решительно сказал Грицко.
Незадолго до того прошел дождь, и на улицах стояли глубокие лужи. Но Эмка был обут в резиновые сапоги, Грицко — в юфтевые, и они храбро зашагали вперед.
Глава девятая
Сима в легком пестром халатике, разгоряченная, раскрасневшаяся — она только что кончила мыть полы — выскочила на крыльцо.
— Полкан! Полкан! Тише, Полкан!
— Твою собаку мы все равно не принимаем всерьез, — сказал Эмма, захлопывая за собой калитку и пропуская вперед своего друга.
Заметив на крыльце Симу, Полкан оборвал лай и покорно потащил грохочущую по проволоке цепь к своей конуре. Полкан, которого хорошо знали все друзья Симы, был отличный пес. При появлении во дворе чужих он, конечно же, начинал лаять, но это был не злой, а вполне добродушный, безобидный лай, означавший: «Пришли гости! Выходите встречать гостей!»
— Смотрите-ка, Эмка! — Сима с радостным изумлением бросилась навстречу Эмме. — Совсем не узнала тебя в этой робе…
Увидев тут же незнакомого человека с мешком за плечами, она остановилась и быстро оправила на себе пестрый халатик.
— Уехал — и как в воду канул! — обиженно сказала Сима, обращаясь к Эмме. — Хотя бы дал знать, когда приедешь.
— Все верно! — весело воскликнул Эммануил. — В воду канул… В полном смысле этого слова! И вот тебе доказательство — рыба, полный мешок!.. Познакомься — мой друг, командир пограничной заставы.
Встреть командир этот в тайге нарушителя границы, он бы наверняка знал, что ему нужно делать. А тут растерялся. «Гляди-ка, — подумал он, — сама с вершок в этом пестром халатике, а глаза такие огромные, такие черные». Сам не зная зачем, он провел правой рукой по мешку и, так и не сняв его с плеч, протянул правую руку девушке. Сима также неизвестно почему зарделась, подавая ему руку. Затем назвала себя и воскликнула:
— Что же мы стоим здесь? Идемте в дом! Вы же устали с дороги.
— Все верно! — ответил Эмма. — Но прежде всего мы отправимся в баню и хорошо попаримся, с веничком. А вот когда вернемся, тогда мы поступим, Сима, в полное твое распоряжение.
Из бани вернулись они красные, распаренные, посвежевшие. Баня полностью смыла с них всю усталость после дальней дороги.