— Здесь по-настоящему страшно, — повторила она, — и, пожалуй, опаснее, чем лететь, не так ли?
— Почему же? — спросил он.
— В самолете вы ведь не рискуете, что такая вот горища вдруг свалится на вас?
— А самому свалиться на нее, вы думаете, слаще?
— Разве такое бывает? — спросила Надя.
— Если допускать, что может упасть гора, — рассмеялся он, — то с человеком это может случиться подавно…
— А с вами случалось?
— Ну, нет, а то как бы я теперь разговаривал с вами? С горами живу пока в мире. Скорее гляньте вверх, направо!
— Сосны! — воскликнула Надя.
— А гору узнали?
— Неужто та самая?
— Ну да.
— Не верится…
Поезд мчался уже довольно далеко от той горы, которая раньше своей грозной близостью так напугала девушку. Теперь гора темнела в отдалении, четко выделяясь на светлом фоне неба со всеми своими островерхими скалами. На самой высокой из них росли, три стройные сосны.
— Вы боялись, что гора упадет на нас, — сказал, смеясь, Лаутин, — а сосны вот — те не боятся.
Симоновой стало неловко, она хотела что-то сказать в свое оправдание, но в эту минуту поезд с внезапным грохотом надолго поглотил туннель и стало темно. А потом, когда туннель кончился и их снова залило ярким светом, в открытой двери восьмого купе они увидели Миру Ефимовну. Та стояла с полотенцем и мылом в руках. Не успели они с ней поздороваться, как новый туннель сомкнул над поездом свою темную пасть.
— Мира Ефимовна, не ходите! — крикнула в темноте Надя.
— Жду, жду, — послышался глухо, как из пропасти, ответ.
— Смелая женщина, — сказала Лаутину Надя.
Пока тянулся туннель, оба они думали о новой жизни, которую та несла в себе и которая, еще не появившись на свет, совершала уже свой первый далекий путь…
Полный неистового, ликующего восторга, экспресс вырвался наконец из туннельного мрака и помчался в слепящем блеске бескрайних, залитых щедрым солнцем снежных просторов.
2. Телеграмма
Еще на станции Красноярск, где поезд долго стоял, в восьмое купе внесли телеграмму.
Мира Ефимовна и Зинаида Семеновна, сидя напротив друг друга, беседовали. За телеграммой обе женщины потянулись сразу, но когда проводник назвал фамилию Зильберг, Зинаида Семеновна отвернулась. На лице ее отобразилось легкое разочарование, хотя телеграмм она ни от кого не ждала.
— Надо же догадаться, — заметила она, — телеграфировать в поезд! Кто у вас такой догадливый?
Мира Ефимовна не ответила. Она побледнела, и пятна на лице ее выступили заметнее. Телеграфный бланк дрожал в ее похолодевших пальцах, она боялась его раскрыть. «Вдруг что-нибудь с мамой?» — подумала она. В день ее, Мириного, отъезда у мамы подскочило давление.
— Да не томите же вы себя! — воскликнула Зинаида Семеновна.
Мира Ефимовна развернула бланк, с опаской заглянула в него и вдруг почувствовала, как кровь ударила в лицо и всю ее обдало жаром.
Лицо беременной женщины порозовело, полные, чуть припухлые губы растянулись в невольной улыбке, глаза влажно заблестели. Бессильно откинувшись к стенке вагона, она протянула телеграмму соседке по купе. Та близоруко поднесла ее к глазам.
— Вот как! — сказала она и вслух повторила текст: — «Нетерпением жду люблю целую Миша». Это от мужа? — спросила она.
— Ну да.
Зинаида Семеновна помолчала, затем спросила:
— Он вас очень любит?
— Может быть, — уклончиво ответила Мира Ефимовна, но по счастливому выражению ее глаз видно было, что она в этом не сомневается.
— Выезжая из Москвы, — сказала Мира Ефимовна, — я телеграфировала ему номер поезда, вагона, купе, так что все это ему известно.
— Это известно и моему мужу, — ответила Зинаида Семеновна, — однако же не догадался.
Тень разочарования исказила и сделала на миг лицо ее каким-то безобразно-несчастным. Мире Ефимовне стало жаль соседку по купе. Она хотела сказать ей что-то утешительное, но тут постучали.
— Войдите!
На пороге стоял инженер-технолог из Владивостока Вадим Петрович. Аккуратные черные бакенбарды и темная ниточка усов оттеняли матовую бледность его мужественного лица.
— Как вам нынче спалось? — галантно обратился он к обеим женщинам и тут же повернулся к Зинаиде Семеновне: — Я по вашу душу, Зиночка…
— Ах, значит, нужна вам только моя душа? — игриво воскликнула Зинаида Семеновна.
— И конечно же, — еще галантнее ответил Вадим Петрович, — прекрасная оболочка, в которую душа эта заключена…
— Не говорите пошлостей, Вадик, — небрежно бросила Зинаида Семеновна, раскрывая пудреницу.