— И вы отвесили ему пощечину?
— Нет.
— Жаль. Он ее заслужил.
— На всех пощечин не напасешься, рук не хватит… — Зинаида Семеновна закрыла глаза. — Как мне все надоело!
— Но вас никто ведь не неволит так жить? — сказала Мира.
— А как жить?
— Вот мы едем с вами столько дней, а вы ни разу еще в книгу не заглянули…
— Читать? — Зинаида Семеновна рассмеялась. — Покорно благодарю! Читать о том, как другие жили, живут? И потратить на это свою жизнь? Нет, пусть другие читают обо мне…
— Но вам не по душе ведь тот образ жизни, который теперь ведете?
— А как жить иначе? Как?
Мира глянула на Зинаиду Семеновну, хотела что-то сказать, но раздумала.
Некоторое время женщины молчали. В тишине слышнее стал стук колес. Чем больше Мира слушала этот стук, тем отчетливее, казалось ей, она слышала в нем повторение одних и тех же слов, слов из полученной ею вчера телеграммы:
«…Люблю… Целую… Миша…
…Люблю… Целую… Миша…»
Бессильно откинувшись к стенке, Зинаида Семеновна тоже вслушивалась в колесный перестук, и ей мерещилось в нем одно и то же: «…Надоело… Надоело… Надоело…»
Сидя с закрытыми глазами друг против друга, две женщины в неумолчном стуке колес слышали каждая свое…
9. Привет из Биробиджана
Прошел еще один день в пути.
Капитан Лаутин и Надя Симонова, как и в прежние дни, подолгу стояли у вагонного окна, тихо о чем-то между собой беседуя.
Вася Петров читал «Обломова».
Лев Маркович Гнезин, сидя в вагоне у своего коллеги Савелия Кузьмича, ждал перевода в другое купе.
Мира то сидела, то лежала, вся погруженная в то огромное и важное, что творилось внутри нее и что воспринималось ею и как частица ее самой и как нечто такое, что вскоре от нее отделится. Это было очень странно и немного страшно — начнет существовать самостоятельно, отдельно от нее…
Зинаида Семеновна никуда не ходила и почти весь этот день спала.
Дверь в купе с шумом раскрылась. На пороге стоял человек, весь сиявший благодушной улыбкой. Был он Мире совершенно не знаком, но улыбался так, будто приходился ей очень близкой родней и только диву давался — как же та сразу его не узнала…
За гостем, на полторы головы возвышаясь над ним, стоял Вася.
— Абрам Лазаревич Зискинд, — сказал он, — из Биробиджана.
— Из Биробиджана? — Мира поднялась, подала гостю руку. Тот ее крепко пожал.
— О себе, Мира Ефимовна, можете ничего не рассказывать. Этот товарищ о вас все доложил, — указал он на Васю.
Тот тут же пояснил:
— Сидим за обедом, как всегда, втроем — Лев Маркович, Савелий Кузьмич и я. Подсел четвертый. Разговорились — из Биробиджана. «С нами в купе, говорю, едет женщина в Биробиджан». — «Кто такая? Откуда?» — «Вы ее не знаете, говорю, она туда едет впервые, и ее очень интересует, что там и как…» Вот…
— Садитесь, — указала Мира гостю на свою полку, а сама подвинулась к окну.
Гость был невысок, полноват, круглолиц, а когда улыбался, на лице его улыбалось все — черные, живо поблескивающие глаза, щеки, лоб, коротковатый нос.
— Вам хочется знать, — весело спросил он, — как-то там, в Биробиджане? Что ж, можете получить живой привет!
— Мне это интересно, — сказала Мира, — я еду ведь туда впервые и, как видите, — она показала на свою фигуру, — не одна…
— О, это вы очень хорошо делаете, — рассмеялся Абрам Лазаревич; смеялся он так, как будто горох рассыпают по жести, — хорошо делаете. Биробиджан нуждается в людях. Впрочем, — тут же добавил он, — где теперь нет нужды в людях? Вот я еду из Иванова…
Он рассказал, что работает помощником мастера в ткацком цехе текстильно-швейной фабрики. Несколько человек было командировано поближе ознакомиться с постановкой дела в городе ткачей, перенять кое-какой опыт.
— Ну, и переняли? — спросила Мира, глядя на Абрама Лазаревича и удивляясь тому чувству, которое он у нее вызвал, — будто знает она его уже очень давно, чуть ли не столько, сколько и родного отца.
— Конечно же, переняли, — ответил он. — Причем нам много не нужно, любая малость, намек — и с нас достаточно. Остальное сами додумаем, сделаем. На то мы еще в известном смысле и рационализаторы…
— Почему в «известном смысле»? — спросила Мира.
— В том смысле, что второго лунника мы еще не придумали, но делаем все, что требуется, чтоб дела на фабрике шли лучше… Да, вы ведь просили, — спохватился Абрам Лазаревич, — рассказать о Биробиджане, а я рассказываю о себе…
— Рассказывайте, пожалуйста, — попросила Мира, — ведь и вы сами частица Биробиджана, не так ли?