Александр Иванович снова вошел в купе. Зинаида Семеновна подалась за ним, но он вежливо остановил ее:
— Пока не надо. Доверьте это мне: мой хлеб…
По всему экспрессу быстро разнеслось, что в шестом вагоне у беременной женщины начались родовые схватки.
— Так я и знал! — сказал Лев Маркович Гнезин своему коллеге Савелию Кузьмичу, в купе которого сидел, — так и знал…
— Вам повезло, — заметил Савелий Кузьмич, — что это не случилось ночью, когда вы там…
— О, это было бы ужасно!
— Зато, — утешал его Савелий Кузьмич, — в Биробиджане вы сможете занять ее место.
— Ни за что! Несколько часов, что останутся до Хабаровска, я проеду с вами…
— Как вам будет угодно…
До чего же ему в этой поездке не повезло… Коль надумала роженица разрешиться от бремени в дороге, не могла она это сделать хотя бы сутками раньше…
Лев Маркович и Савелий Кузьмич какое-то время поговорили еще по поводу случившегося и пошли в ресторан.
Вася Петров обо всем договорился с начальником поезда и теперь стоял в коридоре у окна.
Какие страшные были у нее глаза… И вдруг: «Уходите!..» Видно, из нее уже рвался крик, но она его из последних сил сдерживала, пока он, Вася, не уберется. Что за выдержка… И все-таки нет-нет а кричит… Видно, это сильнее ее. Рождаются люди. Тысячи людей ежедневно являются на свет… Родился и он… Но никогда не думал о том, каких это стоит мук. Странно: наслаждение и боль — у истоков человеческого бытия. Наслаждение испытывают двое, а боль — женщина одна… Одним этим заслуживает она вечного преклонения…
Впервые в жизни пришли эти мысли к Васе Петрову теперь, когда, стоя у окна, он слышал крики, время от времени вырывавшиеся из закрытого купе.
В одном месте поезд так круто повернул, что Вася увидел впереди длинный зеленый тепловоз и первые вагоны, увидел, как поспешно он тащит их за собой, как бы желая, чтобы как можно скорее и лучше свершилось то, что должно свершиться…
12. Экспресс следует дальше
В Биробиджан экспресс прибыл вечером. Кружила пурга. В свете прожектора снежная пыль взметалась высоко к фронтону вокзального здания, то закрывая, то вновь открывая русские и еврейские буквы названия — «Биробиджан».
Не успел поезд остановиться, как в шестой вагон вошли два рослых санитара в белых халатах поверх пальто с носилками. Мира, уже одетая для выхода, в платке поверх шапочки, в каком-то забытьи полусидела, полулежала на своей полке, поддерживаемая с одной стороны профессором, с другой — Зинаидой Семеновной.
Когда ее выносили из вагона, она виноватым взглядом простилась со всеми: «Не дотянула… Доставила столько хлопот…» Хотела что-то сказать, но не смогла. Ее опять одолела боль, правда, не такая сильная, и она смогла задержать в себе крик, прикусив нижнюю губу…
На перрон сошли также профессор, Зинаида Семеновна в накинутом на плечи котиковом манто. Вася снес два тяжелых чемодана. К носилкам сразу кинулись молодой мужчина в коротком пальто и ушанке — Миша — и низенькая, полная женщина — его мать.
Взволнованный, растерянный случившимся (не так он представлял себе эту встречу), Миша низко приник к носилкам:
— Мира, что ты… как?
Она нашла в себе силы ему улыбнуться.
Мать заплакала.
Санитары подняли носилки и поспешно пошли с ними к выходу с перрона, где ждала машина «скорой помощи».
Зинаида Семеновна вернулась в вагон.
Абрам Лазаревич попрощался с профессором.
— Мы еще когда-нибудь сыграем с вами в шахматы! — сказал ему тот, стоя в тамбуре.
Вася догнал уходящего Абрама Лазаревича:
— Одну минутку. Ваш адрес…
— Пожалуйста! Зачем?
— Я вам напишу с Камчатки. А вы мне сообщите, как тут все кончилось, хорошо?
— Понимаю. Записывайте.
Вокзальное радио объявило об отходе поезда.
— Я запомню.
— Чапаева, восемь, квартира пятнадцать.
— Спасибо!
Поезд тронулся. Вася посмотрел в ту сторону, где скрылись санитары с носилками, Миша и его мать, и вскочил в вагон.
— Как бы вы не простудились, — сказал он в тамбуре профессору.
— Такому старому хрычу, как я, — ответил тот, — уже ничего не страшно. А вам, молодой человек, не мешало бы что-нибудь надеть.
— Как вы думаете, профессор, — спросил Вася, — с роженицей не случится худого?
— Все будет в порядке, она здоровая женщина, можете не сомневаться.
— А то, что началось в пути, в поезде?