— Это не имеет значения.
Профессор задумался и сказал:
— В такое время живем: умирают, рождаются — все на ходу.
И добавил:
— На полном ходу!
Тут же спросил:
— Играете в шахматы?
— Нет.
— Жаль. У нас осталась неоконченная партия…
Он ушел к себе в вагон.
Вася постоял у окна, глядя в ту сторону, где в метельном вихре маячили огни Биробиджана. Затем он открыл дверь в купе. На своей постели, приклонив голову к вагонной стенке, сидела Зинаида Семеновна, и из ее больших, широко раскрытых серо-голубых глаз катились по бледным щекам крупные слезы.
Он опешил, не зная, оставаться ему или бежать.
— Что, — не меняя позы, спросила Зинаида Семеновна, — в первый раз видите, как плачет баба?
— Но вы…
— Что я? Думал, я только веселюсь и гуляю, да? Прожигаю жизнь! Эх, вы…
— Я вижу… — пытался Вася что-то сказать.
— Что вы, мужчины, можете видеть? На вершок вглубь, не более… А что помимо этого — не ваше дело…
— Я понимаю, — сказал Вася, — вам жаль Миру Ефимовну? Вы думаете, с ней может быть худо? Или с ребенком?..
Зинаида Семеновна улыбнулась:
— Ну и чудак же вы, Вася…
Она наклонилась к нему:
— Мира Ефимовна лежит теперь в светлой палате, вокруг нее врачи и сестры. Еще до полуночи на белоснежной простынке ей поднесут такого крикуна… «Жаль Миру Ефимовну»… Чудак!
У Зинаиды Семеновны вдруг скривились губы, и она закрыла лицо. Вася понял: она плакала из жалости к себе.
Он вышел в коридор. Долго простоял у окна и думал о том, что как только прибудет на место, напишет Абраму Лазаревичу. Тот ему обо всем сообщит. «Все будет в порядке», — сказал профессор. Она очень хотела сына. Возможно, так и будет. Он, Вася, напишет Мире Ефимовне маленькое письмецо, поздравит ее и мужа с новорожденным. А когда она выпишется из больницы, ответит ему. Почему бы ей не ответить ему?
В другом конце вагона у окна стояла Надя. Кроме их двоих, в пустом коридоре никого не было. Сбивчивым шагом — вагон швыряло на ходу — Надя пошла к Васе, стала с ним рядом.
— Грустно, — сказала она.
— Да, — ответил Вася.
Помолчали.
— Закончили «Обломова»? — спросила Надя.
— Осталось несколько страниц.
— И я не дочитала свою книгу.
— Какую?
— «Голубая моя планета» Германа Титова.
В окно глядела непроглядная темень, и оконное стекло возвращало им расплывчатые отражения их собственных лиц.
Вскоре вновь появились огни. Они быстро наплывали, исчезали и вновь наплывали, и сопровождаемый ими экспресс в клочья рвал метельную зимнюю ночь…
Перевод автора.
