Но Юна-то знала: спасать надо!
Юна решила: «Помирюсь с Ниной. Извинюсь перед ней, хотя она и безнравственная дрянь. А чем, собственно говоря, плоха Нина? С Лаврушечкой кокетничает, в себя его влюбляет? Если бы не Лаврушечка, а другой, то тогда что? Все в порядке? И Нина — нравственная?»
«Тогда мне было бы на нее наплевать», — сама себе ответила Юна.
Она не подумала о том, что ее равнодушная связь с Серафимом может быть не менее безнравственна, чем поведение Нины Моисеевой. После смерти Пани отношения Юны и Серафима вернулись на круги своя.
…Теперь Юна ездила в собственную кооперативную квартиру Серафима в девятиэтажном блочном доме, находящемся в районе Текстильщиков.
У нее мелькнула идея познакомить Моисееву с кем-нибудь из «блестящих парней», отвлечь ее таким образом от Лаврушечки. Но для этого по крайней мере надо с ней помириться. А как? Да еще найти такого, на которого Нина бы клюнула. Юна стала перебирать в уме Симкиных знакомых, работающих с ним в редакции. Во! Миша Ахрименко! Парень он видный, красивый. Ухаживать умеет. Недаром все бабы от него без ума! А главное — журналист. Моисеева наверняка обалдеет. Это не какой-нибудь студент мясо-молочного техникума. И день рождения у нее, Юны, скоро, так что можно пригласить Мишу и Моисееву. Отпраздновать у Симки. Но какой же найти повод?
Повод нашелся сам собой. У каждого свои маленькие слабости. Была такая слабость и у Нины. Любила она грызть орешки. И надо же такому случиться — щелк — и передний зуб вместе с расколотым орешком лежит у Нины на ладошке.
«Щучка обломала зубы», — не без ехидства подумала Юна, а вслух сказала:
— Не горюй. У меня сосед — протезист. Вечером поедем, он тебе за два дня все сделает. А то будешь месяц с дыркой во рту ходить.
Моисеева удивленно вскинула на нее глаза, в которых стояли слезы.
— Ты… после всего… предлагаешь помощь?..
— Я давно хотела попросить прощения. Извини мою несдержанность. Я тогда погорячилась. За Лебедеву стало обидно, впрочем, она этого не стоит. А к врачу прямо сегодня давай свожу.
Так и помирились.
И наступил день рождения. Впервые Юна его отмечала вместе с Серафимом. В своей «порядочности» она не сомневалась и не видела схожести своего поступка с поведением Моисеевой, которая, по ее же разумению, «сподличала с Лебедевой».
На вечере Нина не сводила глаз с Ахрименко. Клюнула! Да и вечер удался. Ахрименко рассказывал интересные истории. Симка тоже был в ударе. Он подливал Нине коньячку, срывался с места, протягивал к ее сигарете зажигалку. Нина хохотала и кокетливо острила.
«Наверно, и сама не предполагала, что ей будет так весело и интересно здесь, когда спрашивала о гостях», — подумала Юна.
— Иди потанцуй с ней, — предложила Юна Симе, увидев, что Моисеева остановилась у книжной полки. — Я пока посуду помою.
— Давай помогу.
— Нет, иди потанцуй. Можешь продолжать за ней ухаживать! — она лукаво подмигнула.
— Ревновать не будешь?
— Еще чего! Правда-правда, поухаживай за ней.
— Ну и порочная ты все-таки.
— Опять?! — возмутилась Юна.
— Не буду, не буду. Смотри, а вдруг и по правде начну за ней ухаживать?
Нет, Юна знала, что сегодня он ни за кем по-настоящему ухаживать не будет. На ней было то же шерстяное черное платье, в котором она недавно была на похоронах Пани, на шее косынка цвета перванш. Косынку когда-то подарила ей Эмилия. Узкий блестящий поясок подчеркивал ее тоненькую талию. В маленькое кухонное зеркальце возле холодильника Юна мельком взглядывала на свое раскрасневшееся веселое лицо, слегка растрепанную «бабетту» и чувствовала, что хороша! Слегка опьянев, Симка вертелся рядом, признаваясь ей в любви. Наконец он ее уволок из кухни.
— Надо вот так на всю жизнь, — одной рукой он нежно держал ее за талию, а другой менял пластинку. — Меня пугает… твое постоянство… — непонятно к чему произнес он, жарко дыша ей в ухо.
Гости разошлись незаметно. Когда Юна, закончив уборку, вошла в комнату, то увидела Симку, который сидел в кресле, безжизненно свесив голову. Хмель взял свое. Постелив, Юна затащила его на тахту, раздела и накрыла одеялом. В тишине чужой комнаты тихо тикал будильник. Потушив свет, Юна легла рядом с Симкой, стараясь его не касаться.
«Зачем я здесь?» — вдруг подумала она.
…— А Нина такой хорошенькой стала, — неожиданно сказал Лаврушечка сам себе. В комнате, кроме него, была Юна.
— Еще бы! Она ведь влюбилась, — притворно безразличным голосом произнесла Юна, искоса посмотрев на Анатолия.