— Хочешь, приду в гости? — продолжал между тем Корнеев. — Ты где живешь? Как лучше к тебе проехать?
Юне очень хотелось видеть Корнеева, но она молчала. Вокруг нее кружила директорша.
— Ты что, немая? — слышала она на другом конце провода.
— Да, — еле слышно пролепетала она и буквально прошептала адрес в трубку.
Корнеев, видимо, понял, что ей мешают говорить.
— Тебя слушают? — спросил он.
— Угу.
Через некоторое время Корнеев с сумкой стоял перед открытой дверью квартиры. Почти все жильцы собрались у двери и смотрели на него. Дело в том, что он нажал сразу на все звонки…
— Вот и хорошо, — проговорил он. — Сразу всех вас увидел! Будем знакомиться. Моя фамилия Корнеев, зовут Александр.
— Еще что выдумал — знакомиться! — проворчала директорша. — Больно кому нужно. Будут тут к ней шляться всякие, а ты…
— А тебя, маленькая, я из списка исключаю! — добродушно улыбаясь, перебил ее Корнеев. — Знай: когда говорит мужчина, баба должна молчать. Ее ипостась — быть глухонемой сироткой…
Директорша обалдело водила выпученными глазами. Слесарь прыснул со смеху. Действительно слово «маленькая» выглядело явной насмешкой по отношению к огромной Тамаре Владимировне. Но еще незнакомое слово «ипостась»… Директорша закипела от гнева и выпалила в ответ:
— Ты чего мне «тычешь»?! Видали мы таких! И не с такими справлялись! Быстренько выкинем! — почему-то себя она часто называла во множественном числе «мы». — «Маленькая»… Мы покажем «маленькая»!
Корнеев уже гладил ангорскую кошку, которая крутилась вокруг его ног.
— Какая киса, какая красавица! — говорил он, взяв ее на руки. Саша начал слегка почесывать Туську за ухом, она жмурилась и блаженно мурлыкала.
А «мамашка», довольная тем, что нашелся человек, который осадил директоршу и признал ее кошку, заискивающе ему улыбнулась и проговорила:
— Очень-сь приятно! Познакомимся! Как вас по батюшке? Александр Андреевич? Очень-сь приятно, Александр Андреевич. А меня — Анна Сергеевна. Туська очень-сь людей чувствует. Видите, сидит, не соскакивает.
Слесарь-сапожник подмигнул Юне и показал ей большой палец: мол, хорош мужик!
— Ейный сосед, будем знакомы, — значительно произнес Виктор Васильевич.
— А ты богатая невеста! Это ж надо столько соседей отрастить, — сказал Юне Корнеев, когда они прошли в ее комнату. Он нежно прижал к себе Юну и поцеловал в макушку.
Она смутилась и высвободилась из его объятий:
— Зачем вы так? Директорша наша теперь меня загрызет. Гадости начнет про меня говорить на каждом шагу.
— Не тушуйся, Тапирчик. Она хамка. А с такими надо обращаться по-хамски. Им это понятнее. И вообще не волнуйся. Нечего тебе бояться. Я у тебя есть. Сама мне все расскажешь о себе. Ну, Тапирюшка, не мучайся…
Намерение Корнеева опекать ее, защищать вызвало в душе Юны ощущение солнечного потока. Ей еще никто не говорил подобных слов. Ей так захотелось поверить Саше! И вдруг вспомнился Геннадий. Юна отшатнулась, сжалась. А если и это так закончится? Вероятно, Корнеев почувствовал ее состояние, ее внезапную скованность. Он опять обнял ее и, наклонившись, прошептал на ухо:
— Ну, малыш, разожмись! Ты мне нравишься. Я ведь правда с тобой.
Юна попыталась выскользнуть из его объятий снова, но обруч его рук все сильнее и сильнее сжимал ее.
— Не пущу. Всю жизнь будут вот так держать, — сказал он ласково.
И Юне показалось, что она вновь стала маленькой, что это мама прижала ее к себе. Она ясно почувствовала, что ей нравится быть окольцованной.
А кухня гудела. Подобного квартира еще не переживала.
— Гляди ж ты, какой умник нашелся! — бесновалась директорша. — Брюки на заднице блестят… А ботинки его видели? Даже мой Славик такие не наденет. (Муж директорши носил бурки — послевоенный предмет роскоши.) Надо же, умник! — не унималась она.
— Мужик ничего. Не привязывайся, — басил слесарь. — Не встревай.
— Он очень-сь даже симпатичный, — сказала «мамашка» и поджала губки бантиком.
В это время Юна подошла к телефону — ей позвонил Лаврушечка. Дверь в ее комнату осталась открытой.
— Интересно, а во сколько он уйдет? — ни к кому не обращаясь, ехидным тоном проговорила директорша.
— А я здесь останусь! Навсегда! — Корнеев вышел в кухню и глазами, отливающими металлическим блеском, уставился на директоршу.
«Ну, зачем он с нею связывается? — подумала Юна, плотнее прижимая трубку телефона, потому что не могла понять, что ей говорил Лаврушечка. — Мне здесь жить… А может быть, наоборот, хорошо, что Саша ставит эту мерзкую бабу на место».