Когда Ахрименко вошел, Корнеев оторопел. Юна заметила и его изумление, и то, как нервно задвигались желваки на его скулах.
«Может быть, им надо побыть наедине», — подумала Юна, а вслух произнесла:
— Мальчики, вы поговорите, а я займусь по хозяйству. Саша, — Юна посмотрела на Корнеева, — накрой на стол.
Готовя закуски, Юна, с пылающими щеками, веселая, вертелась между кухонным столом и плитой, резала, раскладывала угощения по тарелкам, и все в ней ликовало. Она даже потихоньку напевала: «Я танцевать хочу…»
«Господи, какая я счастливая! — думала Юна. — И за что мне такое счастье? Я люблю! Даже Тамарка меня теперь не бесит, — неизвестно почему вспомнила директоршу. — Вот так всю жизнь вместе», — а в памяти звучали бархатистые переливы голоса Саши и всякие ласковые словечки, которыми он ее награждал. И снова и снова звучал на кухне незатейливый мотивчик: «Я танцевать хочу…»
Юна была уже около комнаты, дверь которой оставалась слегка приоткрытой, когда услышала голос Ахрименко:
— Значит, если бы не Юнка, ты так и не объявился бы? Я уже во всесоюзный розыск хотел обратиться. Звоню на Покровку — молчание. Звоню на Кузнецкий — едва разговаривают. А ты, оказывается, теперь здесь обосновался. Это что, действительно серьезно?
Юна застыла у двери. Тарелки в ее руках задрожали, внутри все похолодело.
— А она про Надю знает? — спросил в этот момент Ахрименко.
— Я Тапирюшке все сказал, — ответил Саша. — Как есть. От Нади я ушел. Разве незаметно, что у нас здесь семья?
— Ушел, пока Надя в больнице! — сказал Ахрименко. — Кстати, она мне недавно звонила. Спрашивала, когда ты должен вернуться из командировки? Я не знал, что ей ответить. Ты исчез внезапно… И Юнка вдруг ушла от Симки… Кто бы мог подумать…
— Почему ты решил, что она ушла? Серафим сам ее бросил. Я слышал от ребят, — зло произнес Корнеев. Но затем его голос проникся нежностью: — Вообще Тапирчика не трогай. Я ее люблю. Понимаешь: люблю! И она меня любит!..
Юна была на грани обморока. Корнеев нервными шагами мерил небольшую комнату.
— Наде я сейчас ничего не скажу. Когда выйдет из больницы — объясню. Слушай, — он обратился к приятелю, — давай к ней завтра съездим вместе. И Наде будет приятно, да и мне легче. Надо все спустить на тормозах. Надо, чтобы она постепенно привыкла к мысли, что все кончено. Ты же знаешь — Надя очень милый человечек и ничего плохого мне не сделала. Просто я ее не люблю…
— А этот диван с дачи забрал? — вдруг спросил Ахрименко.
— Надя хотела его кому-нибудь отдать. Да и телевизор тоже. И будет даже довольна, что их на даче уже нет. А здесь они нужны…
«Господи, что же делать? — пронеслось в голове у Юны. Руки ее продолжали дрожать, щеки пылали. — Войти и сказать, что слышала? «Просто женщина, с которой я живу», — вспомнила она однажды услышанную от Корнеева фразу. — Просто женщина — это просто его жена или, может, одна из жен? Я ведь тоже жена. Может, и Валя — жена? Господи! Ну что же делать? Выгнать, а диван с телевизором выбросить? Но я же не могу без него!» Юна повернулась и, шатаясь, пошла на кухню…
С этого вечера что-то сломалось в ее душе. Сашу она все равно любила. Но любовь ее превращалась в изнеможение, в котором она теряла силы и здоровье.
На следующий день Саша ей сказал, что ему надо поехать по делам. Но Юна-то знала, что он поедет к Наде в больницу с Ахрименко. Она промолчала. Решила ждать. Вечером он вернулся раздраженный, чем-то недовольный.
— Завтра, — проговорил он, — мне нужно встретить одного друга. Выписывается из больницы. Вероятно, придется побыть с ним несколько дней. Необходимо поддержать его, помочь ему. Уладить кое-какие дела… Так что, Тапирюшка, — его голос стал вкрадчивым, — поживешь немного одна. И смотри! Из дому чтоб ни на шаг! Буду проверять.
Корнеев вернулся через три дня.
— Я был у Нади, — прямо с порога, не успев раздеться, объявил он, вытаскивая из кармана бутылку с пивом и маленького бронзового амурчика, которым в далеком прошлом украшались спинки кроватей. Руки амурчика были разведены для натяжения тетивы лука. Но тетива отсутствовала, поэтому создавалось впечатление, что он просто раскинул руки.
— Я знаю.
На сердце у Юны отлегло. Она боялась стать соучастницей обмана, если бы Корнеев солгал, а она не подала бы виду. В душе она понимала, что Корнееву необходимо было объяснение с его прежней женщиной. Не мог же он в самом деле просто так уйти от нее, бросить больного человека…
— А это мое приданое, — продолжал Саша, показывая ей амурчика. — Он — единственное мое, что я забрал от жены. До сего времени амурчик был у Нади. Теперь там все кончено. Мой дом здесь, и амурчик будет здесь создавать уют! — Саша поставил бронзового мальчика на телевизор. — Я Наде все сказал. Что люблю тебя, что не могу без тебя. Надя очень милый человек. Знаешь, что она мне ответила? «Конечно, мне больно, очень больно, но я буду любить тебя всегда. Я подожду. Какой бы ты ни был, когда бы ты ни пришел — всегда буду ждать! И ты все равно вернешься ко мне». Вот так! А теперь, старушенция, давай будем праздновать.