«Зачем он все это мне говорит? — промелькнуло в голове Юны. — Зачем мне все это знать?»
А Корнеев, рассказав Юне о своем разрыве с Надей, вдруг стал веселым и ласковым. Перешел к подробностям — как объяснялся с Надей, как достойно она себя вела. Ему даже стало жаль ее. И он, конечно, дурак, что расстался с Надей, но Тапирчик для него важнее всего в жизни.
Юна чувствовала, что с каждым его словом настроение ее становится все хуже и хуже, что почва уходит из-под ног. И она не сдержалась:
— Для чего ты мне все это говоришь? Мне это неинтересно! Можно подумать, что ты собираешься когда-нибудь к ней вернуться и заранее меня подготавливаешь! Так можешь идти сейчас! Я не держу!..
И Корнеев встал, молча оделся и ушел. Когда хлопнула дверь, Юна никак не хотела поверить в то, что он вот так, без оправданий, без лишних слов, взял и ушел!
Когда квартира уснула, Юна потихоньку вышла в коридор и позвонила Ахрименко. Она решила, что Корнеев сейчас у приятеля. Конечно, в такое время звонить неудобно, но Ахрименко ее простит.
— Слушаю, — раздался в трубке сонный голос Ахрименко.
— Салют. Это я, Юна. Прости, что так поздно. Саша еще не приехал? Нет? Да он скоро должен быть у тебя. Сказал, что едет по делу. Нет, ничего не случилось. Просто я хотела ему кое о чем напомнить. Нет, перезванивать не надо. У нас все спят. Ты слышишь, я шепчу, чтоб не перебудить всех… Спокойной ночи…
Юна повесила трубку и посмотрела на часы. Стрелки показывали без пятнадцати два ночи.
Она не сомкнула глаз до утра. Ждала возвращения Саши, ей хотелось ему сказать, что она была не права, сказать, что у нее нечаянно сорвалось с языка…
Потом целые сутки Юна просидела в комнате, заперев дверь на ключ, чтобы в квартире думали, будто их обоих нет дома. Она не откликалась ни на телефонные звонки, ни на стук в дверь. Юна чувствовала, что бездеятельное ожидание опустошает ее, вот-вот сердце остановится.
И вдруг вспомнила, как отнесся Саша к ее ссоре с Рождественской… Когда она ему сказала, что поводом ссоры послужили их отношения, Корнеев снисходительно посмотрел на нее и с издевкой спросил:
— Тебе что, Тапирчик, нужна расписка? Можем расписаться… Раз и два…
Теперь-то она поняла, что Саша, уже зная ее натуру, сыграл на духе противоречия: он заранее угадал, что такое предложение выглядит подачкой, а она, гордая, подачку не примет…
— Нет, расписка мне не нужна! — независимо вскинув голову, сказала Юна. Но перед самой собой она могла не кривить душой: ей очень хотелось выйти за Сашу замуж. По-настоящему! Со свадьбой. С поздравлениями. — Это тетя Женя считает, — добавила она тогда, — что мы должны расписаться. — Юна как бы всю ответственность за сказанное перекладывала на Рождественскую.
Но Корнеева такое объяснение не успокоило. Ему, вероятно, было важно, чтобы Юна сама уверилась в том, что отношения, сложившиеся между ними, нормальны, и не требовала большего.
— А у тебя своего ума нет? Что за примитивизм мышления? Все козликом по небу прыгаешь? Твоя Рождественская, видно, еще дворовыми законами послевоенного времени живет! А война, слава богу, двадцать с лишним лет как закончилась. Да и ты хороша! Все продолжаешь дворовой девчонкой быть. Печать в паспорт и — навеки мой.
«Неужели я в самом деле такая отсталая, ограниченная, примитивная дура?.. Разве счастье в расписке?» — подумала Юна.
— Впрочем, откуда тебе было набраться знаний, стать интеллигентным человеком? — между тем продолжал Корнеев. — Вероятно, в твоем дворе одно быдло жило, если, как ты говорила, Симку за короля держали! Да и в этой квартире не лучше. Взять, к примеру, Тамару. Чего стоит эта директорша! — И, встав около Юны, подперев бока, как это делала соседка, Саша скопировал ее интонацию и фразу: — «Во всяком случае не позволим!» А что «не позволим», и сама не знает! Главное — «не позволим»! Ты, вероятно, привыкла оглядываться сначала на двор, теперь на квартиру…
— Так я же здесь живу, — перебила его Юна. — Должна с ними считаться.
— Никому ты ничего не должна! Сколько можно тебе внушать это! До чего же въелась в тебя рабская психология…