После этого разговора в доказательство того, что у нее психология не рабская, Юна перестала здороваться с Тамарой Владимировной.
…Утром Юна услышала, что Саша возится с ключом у двери.
— Тапирчик давно ушел? — спросил он у «мамашки», выплывшей из своей комнаты.
— Мы ее что-то очень-сь давно не видели! Со вчерашнего вечера.
— Тапирюшка, ты дома? — игриво произнес Корнеев, открывая дверь. — Ну что, очухалась, — лицо его было помято, словно ни минуты не спал.
«Он был у нее», — пронзило Юну.
— Где ты был? — голос ее дрожал. — Я всю ночь не спала!
— Я тоже всю ночь не спал! — ответил Саша с хмельной игривостью в голосе.
— Где ты был?
— А разве тебе интересно знать, где я бываю? Где я был, там теперь меня нет. — Он налил в стакан вина — початая бутылка у него была в кармане — и выпил его залпом.
— А все-таки? — настаивала Юна.
— Все-таки — у Ахрименко. Всю ночь говорили, обсуждали с ним совместную работу. Утром поехали в редакцию. Потом я зашел в гостиницу, пришлось поменяться сменой. Сама понимаешь, какой из меня сейчас работник!
— А позвонить мне нельзя было?
— Я был зол на тебя.
«Поэтому поехал к ней, чтобы пожалела и приласкала», — подумала Юна. От этой мысли у нее яростно заколотилось сердце. Она хотела что-то сказать, но ее позвали к телефону…
— Юнчик, — раздался в трубке голос Ахрименко. — Саша час назад выехал к тебе. Мы с ним поздно легли и проспали весь день… У меня сегодня свободный…
— Спасибо, спасибо. Все знаю, — перебила его Юна. — Извини, мне сейчас некогда.
«Наверное, Ахрименко позвонил туда, и там сказали, что Саша уехал час назад… ко мне… Он же теперь от нее, конечно, ничего не скрывает! И она его ждет, и принимает, когда ему заблагорассудится приехать. Все терпит эта «святая женщина», «милый человечек»! А с Ахрименко он, видно, раньше не созвонился, и они не договорились, как мне врать».
Тревога все глубже проникала в существо Юны, и одновременно в ней поднималась волна злости против незнакомки. От недоверия и своего бессилия ей становилось страшно.
— Кто Тапирчику звонил? — услышала Юна, как только вернулась в комнату. Корнеев ласково притянул ее за талию к себе.
Юна резко высвободилась из его объятий.
— Мы обижаемся?! — усмехнулся Саша. — Все-таки хорошо, что заменили шторы. Совсем другой вид, — он явно пытался переключить внимание Юны на что-то иное, перевести разговор на другую тему.
Она, однако, насупившись, молчала.
— Тапирчик, хватит сердиться! Обещаю: в следующий раз, если задержусь, обязательно позвоню. Я голоден как зверь. У нас есть что перекусить?
«Если я сейчас ему не скажу о своих подозрениях, — тем временем думала Юна, — то потом уже не скажу ни за что! И ложь будет стоять между нами. Мы будем жить и притворяться, что все в порядке».
— Я знаю, где ты был, — наконец решилась она сказать. — Только что говорила с Ахрименко. Он сказал, что вы всю ночь беседовали и весь день проспали. Но ведь я ему звонила в два часа ночи! Больше мне не лги. Даже если разлюбишь — не лги. Правду трудно, но возможно пережить.
— Сама виновата. Указала мне на дверь, а я не детдомовский. Мне есть где жить.
Юне казалось, что пол заколебался у нее под ногами. Саша подошел к ней, прижал к себе. Она стояла, безвольно опустив руки, с ужасом переживая сказанное им. А он шептал:
— Тапирюшка, прости меня. Я виноват. Я был зол на тебя. Ноги как-то сами собой понесли меня туда. Засиделся. Решил остаться. Меня с Надей ничего не связывает. Мы давно спим в разных постелях. И не могу я с Надей вот так, сразу порвать. Она для меня столько сделала. И никого у нее, кроме меня, нет. Но люблю-то я тебя! Ну, Тапирчик, потерпи, родненький. Немного потерпи.
Это признание Корнеева опять вернуло душе Юны доверие. Теперь она готова была терпеть его выходки, на все готова ради него… Даже сама бы отправила Сашу к Наде, пусть навестит, поможет в чем надо — лишь бы домой вернулся. Она опять ему верила. А Саша, замаливая вину перед Юной, доказывая, что она действительно единственная для него на всем белом свете, обрушил на нее ласки, нежность. У Юны закружилась голова…
Потом он сказал:
— Вот что, Тапирюшка, собирайся, идем в ресторан! Отпразднуем наше примирение и помолвку. Я в гостинице стрельнул немного. А скоро получим еще копеечку. Не волнуйся.
И Юна успокоилась совсем. Ей показалось, что наступила прежняя безмятежность и гармония в их жизни, что ничто не может омрачить ее. Ведь красивые у них отношения, ведь счастлива она!
Спустя некоторое время как бы между прочим Юна сказала Корнееву, что этим летом исполнится десять лет со дня смерти Фроси.