Злость начала захлестывать ее, как и накануне, когда она обнаружила записку Нади. Юна представила широкую кровать с единственным амурчиком.
— Что, старше «котеночка» никого не нашел? Повесть пишем! Коммунальных Ромео и Джульетту изображаем! Об интеллигентности беседуем! Правильно, в моем дворе, по твоим понятиям, не было интеллигентных людей. По твоим понятиям. А на самом деле… Все, с меня хватит! Завтра же пойду устраиваться на работу. Не хочу быть больше двоюродной любовницей. Да, да, именно двоюродной! И нечего улыбаться! На родную еще рангом не вышла, интеллигентностью. Вообще — ты или там все заканчиваешь и переезжаешь сюда, или же…
— Или же?.. — Корнеев вдруг принялся хохотать.
Его смех, его вопрос вынуждали Юну к определенности, нужно было ответить! И тут она испугалась, что сейчас дает повод Корнееву повернуться и уйти насовсем. Как страшно…
— Или же… — и она осеклась.
— Ну, ты все сказала? Теперь послушай меня, — Саша удобно устроился на диване. — Еще раз повторяю: ничего не надо усложнять, живи проще! Не создавай трудностей там, где их нет. Ты же видишь, что я здесь, а не там. Люблю-то я тебя! У Нади сегодня день рождения. Восемь лет назад мы в этот день познакомились. Ей хочется этот день считать юбилеем, ну и пусть считает, раз ей так хочется. Не прийти к ней я не мог. За то время, что мы с тобой, вспомни, сколько раз я с ней виделся? Всего три раза. Раз — когда привез из больницы. Второй — когда ты меня выгнала. Вчера же прибежал к ней утром, перед работой, когда ее уже дома не было, поэтому она и оставила записку. Я тебе же, дурехе, звонил ночью от Ахрименко. Во сколько? В первом часу ночи.
— А почему же она себя держит так, будто ты там живешь все время? Постоянно? — сомнение еще не оставило ее.
— Нет, Надя должна была сказать человеку, которого она впервые видит, что у ее мужа любовница и в данное время он живет у этой любовницы?
— Так, значит, все-таки у мужа? А я — любовница?! — Юна опять вскипела.
— Что ты привязываешься к словам? — завелся Саша. — Прекрасно знаешь, что я не женат, в паспорте чисто. — И, словно спохватившись, что опять сказал не то, поправился: — Официально не женат. Все знают, что моя жена ты. Кто Надя для меня, я тебе не единожды уже говорил, больше не хочу.
Юна молчала, глядя на кольцо, блестевшее на его руке. Корнеев перехватил ее взгляд.
— Вот дура на мою голову свалилась! И я дурак, что люблю эту дуру. Надя просила меня надеть кольцо. Она давно его купила, но я не ношу. Надел для гостей! — продолжая свои объяснения, Корнеев снимал пиджак.
Юна, увидев, что Саша никуда не собирается уходить, начала понемногу успокаиваться.
— Да, кстати, — произнес Корнеев, доставая из пиджака деньги, — это я приготовил для мамы…
— Моя мама еще подождет… — спазмы сдавили горло Юны. — Подождет до тех пор, пока ее дочь все-таки сама что-то сможет сделать для нее.
Юна чувствовала, что еще немного — и разревется, а ей очень не хотелось, чтобы Корнеев видел ее слезы, и она выскочила на кухню.
— Как знаешь…
Несколько дней они почти не разговаривали друг с другом. Юна молчанием и показным равнодушием создавала какую-то невидимую стену. А Саша все эти дни пытался как бы замолить перед ней грехи, разрушить эту стену. И в конце концов ему удалось это сделать.
Наступило лето. И тут Корнеев снова пропал! И Юна снова закрылась в комнате на ключ. А Саша не появлялся и не появлялся. Прошло два дня. В эти дни, а особенно в эти ночи Юна невероятно остро ощутила его отсутствие. Диван ей казался огромным пространством — слишком огромным для ее беспокойного сна. Просыпалась в испуге от того, что рука ее не чувствовала рядом Сашу. Затем вспомнила, что его нет уже вторую ночь, и опять впадала в забытье. На третий день Юна поняла, что теперь ей уже не скрыть от соседей, что Корнеев пропал. Она представила, с какой усмешкой посмотрит на нее директорша, как Анна Сергеевна заискивающе-жалостливо начнет интересоваться ее здоровьем, а слесарь-сапожник отпустит двусмысленную шуточку. И Юна бросилась к Евгении Петровне, как несколько лет назад, когда поссорилась с Серафимом, уехала жить к Пане.
У Юны будто пелена упала с глаз. Она неожиданно поняла, что оторвалась от людей, вспомнила свою «лаб», Лаврушечку, Галкина, с которым так часто ссорилась, и сердце ее сжалось до боли. Может быть, именно этих людей ей и не хватало все время? Даже Демьяна Клементьевича, с которым можно было поделиться, найти сочувствие.
«А теперь вот на ключ запираюсь, чтобы никто ничего не узнал», — горько усмехнулась про себя Юна. Неожиданно ее кольнула мысль, что, может быть, и любовь к Саше у нее от одиночества и хватается-то она за него только из страха остаться одной.