Когда кольцо засверкало на ее пальце, Юна, радуясь его появлению, даже не вспомнила, что жизнь близких ей людей складывалась совсем из других интересов.
— Не в этом счастье, — вздохнула Рождественская, когда через несколько дней Юна приехала к ней и похвасталась ценным подарком. — Главное, чтобы было друг к другу уважение и согласие обоюдное.
— Нет, и в этом тоже счастье, — снисходительно отпарировала Юна. — Потому что это показатель нашего благосостояния. Теперь у меня все — как у людей. А уважения у нас хватает. — Она не обратила внимания на то, что говорит не только языком Ивана, но и директорши, которую еще в недавнем прошлом презирала за примитивность.
Рождественская окинула Юну недоуменным взглядом. Она даже не сразу сообразила, о чем Юна толкует. Жалостливо всплеснула по привычке руками.
— Девочка, откуда в тебе все это? — спросила она. — Это же рабская психо… — она оборвала фразу. — Тьфу ты! Надо же! Вспомнила выражение «этого»! Господи, да так, как ты сейчас, могут рассуждать только мещане. Люди ограниченные. Духовно отсталые. А ты же в таком месте работаешь! — и Рождественская начала рыться в книгах.
«Ну вот, — подумала Юна, — началось. Сейчас Катюшу Маслову вспомнит, Тэсс из рода Д’Эрбервиллей. Потом — Паню. Совсем стара стала тетя Женя. Не понимает, что сейчас не сорок седьмой и не шестьдесят третий, когда умерла Паня, а слава богу…»
— Вот возьми, перечитай. Это — подарок, — Евгения Петровна протянула ей тоненькую книжицу — то были «Мещане» Горького — и сосредоточенно уставилась на свои руки.
Впервые за многие годы Юна обратила внимание на них. Она увидела, что с годами пальцы Евгении Петровны утратили свою красоту, деформировались. Синие дорожки вен ярко выделялись на запястье. Тетя Женя тем временем с усилием сняла с безымянного пальца кольцо, знакомое Юне еще с детских лет и которое, как говорила Рождественская, чудом сохранилось в войну…
И вот эта единственная дорогая вещь Рождественской лежала у Юны на ладони.
— Нельзя терять достоинство. Продай и отложи деньги на памятник. Вдруг умру, а его так и не установим, — сказала пожилая музыкантша.
Кровь бросилась в лицо Юны. Кольцо, подаренное Иваном, сжимало ей палец…
— Не надо, тетя Женя. Иван сам мне подарил… У мамы будет памятник. Скоро. — И она сняла это кольцо и положила в сумку.
По дороге домой Юна стала думать о том, что вложила тетя Женя во фразу о достоинстве.
«Кажется, радоваться надо, что у меня есть муж. Законный муж. Заботливый, внимательный. Ну и что с того, что он хочет, чтобы мы жили красиво? Разве хорошие вещи не дают ощущения гармонии, удовлетворенности?
«Ты в его неуемной энергии не замечаешь определенного нетерпения, — передразнила она мысленно Рождественскую, — боязни чего-то упустить, чего-то не достичь…»
«И что у нас недостойного? — продолжала рассуждать Юна. — Живем хорошо, через год квартиру купим. Ну и что, что свекровь помогает? Она же сыну помогает, а не чужому человеку. Нет, тетя Женя здесь не права».
Юна знала, что свекровь ежемесячно высылает сыну деньги. Также знала, что она собирает им деньги на кооператив. Свекровь жила на юге, у моря, и в свой дом пускала отдыхающих с ранней весны до поздней осени. Кроме того, она получала пенсию и работала уборщицей в соседнем санатории. Деньги у нее «водились», и Юна не задумывалась над тем, хорошо или плохо брать деньги у матери мужа. Она не раз слышала, как Иван приговаривал:
— Наша мамулька, роднулька, наша единственная, постарается, чтобы мы с маленькой были людьми. Она все выложит! Да и я подсуечусь! Ты знай, я своего не упущу. Так, счастьице ты мое! Кусочек ты мой! Будь спок!
«Хороший у меня муженек. Зайчик… Я его уважаю», — убеждала себя Юна.
Завороженная суетливой деловитостью мужа, Юна легко оказалась вовлеченной в его дела, в поток его энергии. Вслед за Иваном она устремилась к жизненным высотам, которые, по их представлению, давали преимущество перед другими.
— Надо жить престижно, — говорил Иван, просто и незатейливо излагая свое понимание престижности. — Жить в своей квартире, и чтобы солнце в баккара играло, чтобы музыка в коврах тонула. И еще — моя малипусенька за рулем, а я сбоку, вот он я, незаметненько притулился. И все ниточки наших радостей у меня в кулачочке, — он потряс огромным кулаком. — Какую захочу, такую и дерну.
Юна ощущала всем своим существом его энергию, напористость и тягу к магическому для него понятию «престижность». Однако противиться Ивану уже не могла, да и не хотела! Юна соглашалась с ним, что надо жить только друг для друга, укрепляя семью и свое благополучие.