— Ну, поцелуйтесь! Поцелуйтесь! Родственнички ведь! — произнес Иван. — Вот тебе, Юнона, и мама. Можешь мамульку так называть! Я разрешаю…
Они со свекровью, не шевелясь, смотрели друг на друга.
От слов мужа у Юны перехватило дыхание. Неужели это чучело надо называть «мама»? Нет! Одна Фрося могла слышать от нее это святое слово, и больше никто и никогда не услышит. Юна сделала шаг вперед и протянула свекрови руку.
— Познакомимся. — Юна постаралась придать голосу мягкость, даже некоторую легкость, располагающую к беседе. — Я и есть Юна. А вы — Мария Дмитриевна, мама нашего с вами единственного мужчины.
И Юна выдала самую очаровательную из своих улыбок. В сказанное она вложила столько теплоты, что необходимость в поцелуях отпала сама собой. Но невидимый барьер между Юной и собой свекровь все же ощутила. Она долгим взглядом изучала невестку.
— Что ж, доченька, — елейным голосом проговорила Мария Дмитриевна, едва разжав губы. — Располагайтесь, отдыхайте. Желаю приобрести у нас крепкого здоровья. Я для вас сарайчик приготовила. Прибралась и там тумбочку поставила и приемник старый. Он испорчен, но для виду ничего, сойдет.
— Ну мамулька, ну выдумщица! Ты у нас прямо молодчинка! Все для нас приготовила! — стал восторгаться Иван.
А Юна почему-то подумала, что он не испытывает того восторга, который изображает, что это, как и приемник, «для виду». Она только недоумевала — для кого эти выражения восторга предназначены?
— В самом доме у меня квартиранты, — продолжала спокойно Мария Дмитриевна. — С двумя детьми. Телевизор я включаю, когда они уходят. Сказала, что сломан. Вы уж меня не подведите, при них не смотрите.
— А если они включат и увидят, что он работает? — поинтересовалась Юна.
— Без меня не включат. Я предохранитель у себя в комнате держу. Когда надо — вставляю, потом опять вынимаю. Так что не подведите.
— Ну умничка, ну умничка! — снова стал восторгаться Иван. — Конечно, если все начнут пристраиваться возле нашего телевизора, так ножек и рожек от него не останется.
— Да, забыла сказать, — будто только сейчас вспомнила свекровь. — В сарайчике пока еще студентка живет. Она через неделю уедет. Юна пока с ней побудет, а ты, сынок, со мной в большой комнате поживешь.
Юна почувствовала острую обиду, кровь бросилась ей в виски.
«Моя мама, — подумала она, — если бы была жива, наверное, не знала бы, как лучше устроить дочку с зятем. Да и тетя Женя как нас принимает, суетится, чтобы «Ванечке было хорошо, удобно». Лучший кусок ему всегда кладет. А эта… расщедрилась на сарай, да и тот со студенткой».
Иван же сам уговаривал ее поехать к маме, познакомиться лично и заодно его тридцатилетие в материнском доме отметить. Вот и познакомились. Даже «доченькой» назвала. Все в Юне заклокотало, и она проговорила:
— Не беспокойтесь, Мария Дмитриевна, — сухость прозвучала в ее голосе. — Мы всего на неделю приехали!
Свекровь от неожиданности разинула рот. Она переводила взгляд с Ивана на Юну и с Юны на Ивана. Ивана передернуло.
— Я думаю так, — продолжала Юна, — Ванюша, конечно, пусть живет с вами. А мне не хочется стеснять студентку. Я себе сниму койку. Неподалеку.
Юна почувствовала, что еще немного, и она сорвется.
«Взять развернуться и поехать домой. К тете Жене, — мелькнуло у нее в голове. Но разум сдержал порыв. — Нет, так Ивана потеряю. Придется потерпеть. Но к ней больше никогда не приеду».
— Мамуля, не обращай на нее внимания! Она у меня шутница, — стремясь сгладить неприятный осадок, заговорил Иван. — Что же это мы все на дворе стоим? Солнце моей Юноне в голову-то и печет. Пора разбираться. — А потом, обратившись к Марии Дмитриевне, спокойно, но твердо добавил: — Вот что, роднулечка ты моя славная, студентку возьми к себе в комнату, а мы поживем в сарайчике. В нем и попрохладнее.
Когда вещи студентки были перенесены и они обосновались в сарайчике, Иван сказал:
— Обиделись? Не так нас приветили?! Только неделю пробудем и уедем? Не дадим мамочке насладиться встречей. А она небось думала, что счастьице к ней подвалило с сыночком повидаться, полюбоваться на него и с невестушкой познакомиться. Нехорошо получается…
Юна, все еще не успокоившись от обиды, жестко ответила:
— Познакомились уже. Ты можешь оставаться. Тебе никто…
— Что мне — никто? — Иван с силой ударил кулаком по тумбочке. Стекло неработающего приемника задребезжало и чуть не вылетело наружу. — Тебе что, здесь отдельной квартиры, как в столице нашей родины, не хватает?! И здесь подавай хоромы?! А мать для твоего же блага старается — жильцов берет! Деньги для нас копит!