Дани замолчал. Еще крепче обхватил руками колени и оперся о них подбородком. Мока сбоку смотрела на него, и у нее внезапно промелькнула странная, нелепая мысль, что он сидит в позе сжавшегося в могиле мертвеца. Она содрогнулась от ужаса и заговорила, сдерживая волнение:
— Еще рано бить в набат, Дани. У нас довольно скверное, но не безнадежное положение.
— А у меня безнадежное, — с горечью возразил Дани. — И Драхош, вместо того чтобы помочь мне, свалил на меня всю вину. Но за последний год я усвоил по крайней мере одно: раз существует и пока существует сельское хозяйство, крестьянская жизнь — вот единственный стоящий образ жизни. А то, что начинает теперь осуществляться… Ты помнишь, сколько спорили члены правления и инженер, где нам ставить новый скотный двор? Хотели вон там, у Белого моста, на задворках, чтобы было и не в деревне и близко от нее. Я с трудом настоял, чтобы строили в трех километрах от деревни, между Свинопасным лесом и Рабой. Помнишь? Многие ворчали, что далеко ходить туда, дорога плохая, дорого проводить электричество, и еще не помню уж, что говорили. Они не могли понять, что скотный двор строится не на один день, а на пятьдесят, сто лет. А во что превратится наша деревня через двадцать лет? Возможно, и раньше. В город-сад, дачный поселок. Тогда уже никто не станет держать возле дома скотину. Это покажется такой же нелепостью, как, предположим, откармливать свинью в ванной двухкомнатной квартиры с балконом. И правильно. Скотину, мух, кучи навоза подальше от жилья. Построив на берегу Рабы скотный двор, я уже начал борьбу с мухами в деревне. И что бы я ни предпринимал в нынешнем году, по мере сил я ориентировался на будущее… Конечно, мало что было мне по силам, ведь еще не заложен фундамент крупного хозяйства, но я многому научился, усвоил, как, что и почему… Когда Драхош пригрозил меня снять и я представил себе такую возможность, то сразу понял, как насыщенно и целеустремленно я жил: я был председателем кооператива и ничем больше. Я не был уже Дани Мадарасом, вчерашним середняком, который иногда жалел свою землю, я не был уже парнем, который часто влюблялся, а если не был влюблен, то тосковал без любви; я не был уже сыном своей матери, племянником своего дяди — тут ты заблуждалась, — другом своего друга. Я олицетворял в себе деятельность, я был председателем кооператива. И я был счастлив. — Он бросил мимолетный взгляд на Моку. — Когда ты приехала в деревню, признаюсь, ты понравилась мне, потому что ты не похожа на тех, с кем я раньше встречался, потому что — прости, если я ошибаюсь, — ты неприступная и суровая, как человек, переживший страшное разочарование или никого еще не любивший. У тебя совершенно нет женской мягкости, способности растворяться, которые дает девушке первая счастливая любовь. Я подумал, ты для меня вполне подходящая цель… В женщине я ценю не только женщину, но и цель… Но видишь, ничего из этого не получилось. Если я люблю, то очень люблю; если я люблю, то могу любить только всем своим существом. А я не мог любить всем своим существом, потому что был полностью поглощен работой. У меня не оставалось ни одной мысли, ни одного нервного волоска ни для чего другого в жизни. Я был и так счастлив…
Их целиком окутала мгла. И Мока вздохнула с облегчением, так как впотьмах Дани не мог видеть ее раскрасневшееся, горящее лицо. Ей было стыдно и радостно. Ей было стыдно, потому что совсем другим представляла она себе этого парня и подчас плохо о нем думала. Изменился ли он за последнее время, она затруднялась сказать. Она уже готова была согласиться, что большим хозяйством, склеенным из маленьких земельных участков, в нынешних трудных условиях нельзя руководить иначе как стараясь «пережить» переходный период, при каждом решающем шаге ориентироваться на будущее: город-сад, деревня без мух. И Моке было радостно, потому что ей признались в любви и это признание сделал человек, которого, как и ее, целиком поглощала в жизни одна цель. Но тотчас ее напугала другая мысль. Она считала, что до сих пор не влюблялась в ожидании встречи с таким мужчиной, как Дани. Но этот мужчина не влюбился в нее, потому что он слишком целеустремленный человек. Способны ли вообще любить такие целеустремленные люди? Может ли расцвести любовь в том горении, в каком живут они изо дня в день?