— Когда я подошла к сторожке, — сообщила директриса, — Вероника уже была увлечена ее… спутником… соблазнителем внутрь. Ракастайя — это будет приличное выражение?
— Любовник — это всегда неприлично, — ответила Ко, но в ее синих глазах комиссар Милодар уловил веселый блеск.
Вся эта история ему совершенно не нравилась. Нет, не нравилась, потому что была лживой. Он еще не добрался до сути этой лжи, но весь его гигантский опыт по выявлению личной и организованной преступности тревожно предупреждал его: «Милодар, будь крайне осторожен. Возможна ловушка космического масштаба!»
— Я остановилась, — сказала директриса, — и думала, что надо постучать. Но куда стучать?
— И стали подслушивать. Фу, как это некрасиво! — воскликнула Ко.
— Я директриса и обязана слушать для блага Вероники. Если бы я не слушала, ты уже была бы без чести.
— Но я вас не звала.
— Ты кричала и билась, как птичка в сетке! — Но я не для вас кричала, — обиделась Вероника. — Я для него кричала.
— И все это время вы знали, что он мертвый? — спросил Милодар.
— Разумеется, — после недолгой паузы согласилась Вероника.
— И никаких возражений против поцелуев с мертвецом у вас не было?
— А чем он хуже живых? — агрессивно спросила Вероника.
— И от него этим самым… разложением, тухлятиной не пахло? — Почему?
— От мертвецов всегда тухлятиной пахнет. — Только не от Джона Грибкоффа! — заявила девушка. — От него пахло одеколоном «Торреадор»!
— Бывают же исключения, — пришла на помощь подруге Ко.
— Нет, — мягко возразил Милодар. — Исключений, к счастью, не бывает. Но вы продолжайте, продолжайте. Значит, вы вошли внутрь сторожки, а он вас уже поджидал.
— Да, — подтвердила директриса, — он тянул к ней темные руки!
— Фиолетовые руки, — поправила директрису Вероника. — Чудесные фиолетовые руки.
— Как бы боевая раскраска, как говаривали ирокезы, — пояснил Милодар, хотя никто его об этом не просил. — Он всегда такой.
— Мертвецам этот цвет идет, — согласился Милодар. — И значит, запах от него шел несильный? — Не было запаха! — возмутилась Вероника. — А я не спорю. Значит, вы проснулись и принюхались… — Я не принюхивалась! — И он заключил вас в объятия?
— Да, да, да! Я уже говорила! — А объятия были холодные?
— Почему? — не поняла Вероника. — Самые обыкновенные горячие объятия. — У мертвеца? Он что у вас, с подогревом? — Но он же не совсем мертвый. Для меня он, как Ленин для коммунистов, — вечно живой. — Но коммунисты с Лениным не обнимаются. — Не знаю, — сказала Вероника. — Но нам с ним было приятно обниматься. Я имею в виду Джона.
— Спасибо за пояснение, — сказал Милодар. — Значит, нам повезло с мертвецом. Пахнет одеколоном и еще с подогревом. — Замолчите, какой вы гадкий! — И что он с вами стал делать в сторожке? — Он взошел со мной на ложе, — официально заявила девица, — и намеревался меня любить. — И при этом совершенно не вонял. — Да что вы с этой вонью к ней пристали! — воскликнула Ко. — Если ей показалось, что не пахнет, значит, это не играет роли.
— Еще какую роль играет! Представьте себе, госпожа Аалтонен не успела бы откликнуться на крики несчастной жертвы…
— Я тихо кричала, — буркнула Вероника. — Я кричала, потому что в таких случаях положено кричать. Знала бы, что вы подслушиваете, взяла бы себя в руки и промолчала.
— Разумно, разумно, — задумчиво произнес комиссар. Он пошел вокруг сторожки, остальные последовали за ним. С дальней стороны находилась полуразрушенная стена.
— Здесь привидение выскакивало наружу? — спросил Милодар.
— Ода! — подтвердила его версию мадам Аалтонен. — Он ударил, как будто бульдозер. Есть такое русское слово? — Еще как есть! — подтвердил комиссар.
— Могли вполне меня и погубить, — добавила Вероника.
— Удивительное привидение, — сказал Милодар. — Не воняет, горячее, как печка, убегает из сторожки, выломав половину стены. А потом?
— Потом он побежал вон туда, — показала директриса. — Там была привязана лодка.
— И привидение ко всем своим бедам еще вынуждено было управлять лодкой. — И притом неудачно, — сказала директриса. — Он утонул? — спросил комиссар. — Я надеюсь, что он выплыл, — сказала Вероника. — Вообще-то говоря, он отлично плавает. Мне приходилось видеть, как он плавает.
— И он вернулся к себе в могилу… — завершил беседу Милодар. Затем он обратился к директрисе: — А как вы думаете, где прячутся мертвецы на день?
— Наверно, в земле, — сказала директриса. — Или, может быть, в морге, если его не успели похоронить.
— Вы так себя ведете, словно вы нам не верите, — с осуждением заявила Ко.
— А вы себя ведете так, — ответил Милодар, — будто верите во всю эту чепуху.
— Это не есть чепуха! — неожиданно обиделась директриса. — Я сама его почти поймала. Такой страшный. — Страшный? — спросил Милодар у Вероники. — Когда как, — уклончиво ответила девушка. — Тогда все свободны, — заявил комиссар Милодар. — Как так свободны? — не поняла директриса. — Вы хотите сказать, что желали произвести наш арест, а затем передумали?
— Все правильно, за исключением ареста, — ответил комиссар. — Девушкам пора приступать к занятиям, вам, госпожа Аалтонен, надо бы вернуться в свой кабинет и подхватить бразды управления Детским островом. А я пойду гулять.
— Но почему? Вы же расследуете очень серьезное дело! — воскликнула директриса.
— Но я же буду очень серьезно гулять, — ответил Милодар. — И очень серьезно думать, как мне разгадать это дело.
Он кинул быстрый взгляд на Веронику. Та наморщила круглый лобик. Решение комиссара ее встревожило. Ко стояла рядом и внимательно смотрела на комиссара. Она, судя по всему, ему не поверила. Ну, что ж, сами придумали, сами и расхлебывайте, подумал комиссар.
И, приказав женщинам оставить его одного, комиссар Милодар стоял на месте до тех пор, пока они не скрылись за стволами сосен, сопровождаемые громким карканьем вороны, сидевшей на низкой ветке сосны. Тогда он и начал свое расследование.
Комиссар был сторонником классической криминалистики. Подобно деревенскому знахарю или старенькому сельскому доктору, он верил в интуицию и лечил общество с помощью жизненного опыта, знания человеческой натуры, а если надо было, — твердости характера и пренебрежения к риску и воплям больного.
Убедившись в том, что никого поблизости не осталось, комиссар осторожно вошел в сторожку. Так как он был голограммой, физическая опасность ему не угрожала, но психологически трудно ползти под рухнувшими палками, бревнами, досками, которые могут рухнуть в любой момент.
Если бы вы задали комиссару вопрос, что же он ищет, комиссар пожал бы голографическими плечами и ничего не ответил. Он сам не знал. Он искал то, что попадется. А уж из этого он сделает нужные выводы.
В развалинах сторожки было темно, шуршали мыши-полевки. На опрокинутой широкой скамье обнаружился клок белой шелковой одежды. Это был след любви. Он ничего не давал расследованию, лишь подтверждал то, что свидетели говорили правду.
Милодар повторил путь бегства мертвеца из сторожки в сторону причала, для этого ему пришлось проникнуть сквозь доски, дико проломанные телом Джона Грибкоф-фа. На одном из изломов Милодар обнаружил следы крови с помощью специального малозаметного манипулятора, который, в отличие от комиссара, не был голо-графическим. Он сложил образец в мешочек у пояса: определение группы крови мертвеца могло помочь следствию и, главное, доказать со всей очевидностью, был ли это мертвец либо вполне живой охотник за телами юных воспитанниц.
Милодар выбрался на причал. Дождь и роса смыли следы на досках, и молекулярная собака Милодара не взяла следа. Впрочем — а что его брать, если ясно, что подозреваемое лицо скрылось на лодке. Что было, впрочем, странным решением для мертвеца. Привидениям лодка обычно не требуется, так как любое привидение может пройти по поверхности воды. Да и лодка… Как же он забыл!
Милодар нажал на кнопку браслета часов и попросил дать ему связь с кабинетом директрисы.
— Госпожа Аалтонен, надеюсь, я вам не помешал? — спросил он.