С другими мотивами полиция и вовсе не могла выступить. Полное отсутствие. Оба мы — и он, и я — вели образ жизни простой, заурядный, обыденный, открытый как книга. А полиция с чем выступила? Не могла отыскать того, за отыскание чего ей платят деньги. За это она решила послать человека в камеру смертников. Дальше ехать некуда.
— Звучит странновато, — заметил я.
— Да, — поддержал он с пылом. — Вот именно странновато. Они получили то, чего добивались: девять присяжных проголосовали за оправдание, трое — против, и тем самым полицейские уберегли честь мундира. Там еще оставался простор для намека, что они с самого начала вышли на верный путь поисков. Но можете себе представить, на что с тех пор похожа моя жизнь! Если вас, друзья, когда-нибудь постигнет нечто подобное, — удавитесь в камере в первый же вечер.
— Не надо так говорить, — возразил Логан. — Послушайте, вам пришлось нелегко. Хуже не бывает. Но черт возьми! Эта полоса кончилась. Теперь вы здесь.
— И мы здесь, — прибавил я. — Если это служит хоть слабым утешением.
— Служит ли утешением? — сказал Рид. — О Господи, да знали бы вы, каким еще утешением! Я никогда не смогу вам рассказать. Не горазд я на такие речи. Поймите, я затаскиваю вас в эту трущобу, а вы единственные из всего человечества относитесь ко мне по-человечески, и я на вас выплескиваю всю эту муть и даже не предлагаю ничего спиртного. Ну ладно, сейчас я вас угощу; уж этот-то напиток вам понравится.
— Я бы с удовольствием хватанул виски со льдом, — сказал Логан.
— У меня найдется кое-что получше, — заверил Рид, направляясь в кухоньку. — У нас там в Джорджии, в нашем медвежьем уголке, есть свой фирменный коктейль. Но только его надо приготовить по всем правилам. Минуточку погодите.
Он скрылся за кухонной дверью, и мы услышали, как хлопают пробки, гремят бокалы, что-то наливается и переливается. Покуда это происходило, Рид по-прежнему переговаривался с нами через порог.
— Хорошо, что я вас сюда затащил, — говорил он. — Я рад, что все выложил вам начистоту. Вы не представляете, что это значит — когда тебе верят, когда тебя понимают. О Господи! Я словно воскрес.
Он появился с тремя доверху налитыми высокими бокалами на подносе.
— Вот попробуйте, — сказал он не без гордости.
— За дни грядущие! — провозгласил Логан. Мы отхлебнули и приподняли брови в знак одобрения. Содержимое бокалов походило на некий вариант горячего напитка из хереса и сильно отдавало мускатным орехом.
— Нравится? — обеспокоенно вскричал Рид. — Немногим известен этот рецепт, и уж совсем мало кто умеет хорошо смешать. Существуют два или три ублюдочных варианта, которые готовит какое-то жалкое дурачье… позор для Джорджии, да и только. Да я готов… я готов вылить их помои им же на голову. Подождите минутку. Вы люди взыскательные. Да, клянусь Господом, взыскательные! Дам вам возможность самим судить.
С этими словами он опять метнулся в кухоньку и принялся еще ожесточеннее греметь бутылками, все еще несвязно переговариваясь с нами, восхваляя ортодоксальный вариант напитка и предавая анафеме все подделки.
— Вот, пожалуйста, — сказал Рид, появляясь с тремя бокалами, на поверхностный взгляд очень похожими на предшествующие, но с другими специями. — В этих ублюдочных порциях нет мускатного ореха, а есть сушеная от него шелуха да еще имбирь. Берите. Пейте. Сплевывайте на ковер, если угодно. Я смешаю настоящий, чтобы заглушить у вас во рту привкус вот этого. Вы только попробуйте. Вы только скажите, что вы думаете о варваре, который утверждает, будто это и есть фирменный напиток Джорджии. Давайте же. Высказывайтесь.
Мы прихлебнули. Никакой такой особой разницы. Тем не менее ответили мы так, как от нас и ожидалось.
— Ты как считаешь, Логан? — сказал я. — Вот в первом, бесспорно, что-то такое было.
— Бесспорно, — подхватил Логан. — Первый — это вещь.
— Вот, — сказал Рид, и лицо его побагровело, а глаза засверкали словно раскаленные уголья. — А этот — свиное пойло. Человеку, который именует это фирменным напитком Джорджии, нельзя доверить даже изготовление гуталина. Здесь отсутствует мускатный орех. А ведь весь секрет в мускатном орехе. Человек, который обходится без мускатного ореха!.. Да я б его!..
Он потянул к подносу обе руки, чтоб унести на кухню, и тут обе собственные ладони попали ему в поле зрения. Он уселся как ни в чем не бывало и принялся их разглядывать внимательным образом.
КИНО ГОРИТ
Я дремал на песке Малибу и грезил о деньгах, как вдруг услышал одинокий крик. Это была всего-навсего чайка, стремительная снежинка в жарком бесцветном небе, но из-за крыльев, белизны и глубокого пессимизма в ее крике я подумал, что, может быть, это мой ангел-хранитель.
Тут черный телефон подал свой лживый голос из мрачных глубин прибрежного домика, и я повиновался. Звонил, разумеется, мой агент.
— Чарлз, я организовал тебе деловую встречу. Ты сегодня приглашен на обед. Слыхал о человеке по имени Махмуд?
— Он турок?
— Не исключено.
— Не слыхал.
— Не стану скрывать, Чарлз, я тоже не слыхал. Но ты уж мне поверь, он человек надежный. У него есть деньги, новые идеи, потрясающие организаторские способности — все что надо.
— Чего ему от меня надо?
— Всего.
— Не слишком ли много?
— Вот что, Чарлз, этот малый хочет делать кинокартины. Кинокартины надо ставить, Чарлз, и писать для них сценарии. А этот малый…
— Знает он мою ставку?
— Я все пытаюсь тебе сказать, Чарлз: ты получишь больше, чем твердый оклад. Намного больше.
— Где и в котором часу?
С первым ударом часов, бьющих восемь, я входил в вестибюль отеля "Биверли-Ритц". Точнехонько при последнем ударе лифтер с торжествующим видом открыл дверцу, негромко лязгнув ею, и моему взору открылась, как бриллиант "Кохинор" в ларце, персона такого важного вида, что мне на мгновенье показалось, будто это манекен, придающий отелю хороший тон. Я ошибся. Манекен всосал в себя дым сигары невообразимого размера; он обвел мрачным и проницательным взглядом убогую публику, снующую по вестибюлю, взгляд остановился на моих волосах, причесанных без особых претензий. Он узнал меня. Я узнал его.
— Мистер Ритим, с вашей стороны это очень, очень любезно. Вы проделали путь из Малибу.
— Да. Никогда ничего не делаю наполовину.
— Превосходный принцип, мистер Ритим. Я все время пытаюсь внушить его своему шеф-повару — он путешествует вместе со мной. Если мы сейчас поднимемся ко мне в номер, вы получите возможность судить, насколько мне это удалось.
Когда мы вошли в номер, Махмуд замолчал, ожидая криков удивления и восторга. Эти крики я не без труда подавил в себе. Восхитительно было услышать вопрос, заданный с едва заметной досадой в голосе: — Надеюсь, вас не раздражает такая отделка?
— Ни в коей мере. Люблю барокко; обожаю Тициана.
— Признаться, я люблю комфорт. Люблю путешествовать со своей обстановкой. Я велел произвести здесь кое-какие архитектурные переделки.
— Отличный вкус, да будет мне позволено сказать, и отличное суждение!
Он знал, что произвел на меня впечатление, но и я знал, что он хотел произвести на меня впечатление. Таким образом, мы были квиты, но, конечно, деньги по-прежнему были только у него.
— Проверим искренность вашего комплимента, — сказал он. — Доверяете ли вы моему вкусу настолько, чтобы согласиться отведать совершенно новый коктейль?
— С нетерпением жду этой возможности.
Какой приятный разговор! Кто из нас его начал? Того и гляди, мы начнем отвешивать друг другу поклоны.
Новый коктейль подавался внушительными порциями, мутновато отливая опалом, как абсент, и отличался неуловимым, но одуряющим букетом — в нем были смешаны воспоминания, сожаления, презрение… Я проглотил первую порцию; вторая поглотила меня; я вынырнул в разгаре пиршества и беседы, более жаждущий и веселый, чем когда-либо в жизни.