Сморщенные чулки обвисали на ее костлявых ногах.
"Что-то она, — думал Эрвин, — теперь не кидается мне на шею с таким восторгом, как бывало. Да оно, может, и слава Богу. Зато я — с каким бы восторгом я кинулся на бифштекс из вырезки!" И эта новая неотвязная мысль, и кашица из опилок, и бесчисленные денежные заботы, все пуще осаждавшие любящих супругов с уменьшением их доходов на девять десятых, — словом, все это вместе часто не давало Эрвину спать ночами, но теперь ему уже не хотелось включать свет и любоваться своей ненаглядной. В последний раз, когда он склонился над нею, она приняла его физиономию за омлет.
— Ах, это ты! — проворчала она и сердито отвернулась.
Они испробовали концентрат на канарейке, которая не долго думая шлепнулась на спинку, задрала ножки и околела.
— Хорошо хоть мы за нее получим пятьдесят долларов, — заметил Эрвин. — А ведь это всего лишь птица!
— Надеюсь, у нас с тобой не было одинаковой мысли? — спросила Алиса.
— Конечно нет, — сказал он. — Как ты могла такое вообразить?
— Я ничего такого не воображаю, — сказала она. — А на что мы истратим эти деньги? Купим другую канарейку?
— Нет, — сказал он. — Что нам канарейка! Давай лучше купим большую, жирную курицу и зажарим ее.
— Так и сделаем, — сказала она. — А к ней — картошки, грибов, фасоли, шоколадный торт, сливки и кофе.
— Да, — сказал он. — Кофе обязательно. Свари душистый, крепкий, горький кофе, чтоб в голову ударял, ну, сама знаешь какой.
— Знаю, — сказала она, — и сварю самый душистый, самый крепкий, самый горький.
В тот вечер тарелки очень быстро оказывались на столе и еще быстрее пустели.
— Да уж, душистый и крепкий кофе, — сказал Эр-вин. — И горький.
— Правда, какой горький? — сказала она. — А ты случайно не переставил чашки, пока я ходила на кухню?
— Нет, милая, — сказал Эрвин. — Я было подумал, что ты их переставила. Действительно, и в голову ударяет.
— Ой, Эрвин! — воскликнула Алиса. — Неужели у нас с тобой все-таки была одинаковая мысль?
— Похоже на то! — воскликнул Эрвин, кидаясь к дверям быстрее, чем во дни былые, когда он во всю прыть мчался домой из кабаков и забегаловок. — Мне надо к врачу!
— И мне тоже, — сказала она, пытаясь первой открыть дверь.
Но яд мгновенно одолел их ослабшие организмы. Отпихивая друг друга от дверей, они одновременно рухнули на коврик, и через почтовую щель их засыпало неоплаченными счетами.
СТАРАЯ ДРУЖБА
В квартире, на пятом этаже дома, находившегося в huitieme arrondissement [13], сильно пахло мебельным лаком. Вообще говоря, все парижские квартиры, владельцы которых имеют сорок тысяч годового дохода, в зависимости от стиля жизни делятся на две категории: в одних стоит солидный запах мебельного лака, в других — легкомысленный аромат духов.
По своему складу и темпераменту мосье и мадам Дюпре вполне заслужили вдыхать пряный аромат духов; супругов, однако же, на протяжении целых двадцати лет преследовал унылый запах мебельного лака. Причиной такой несправедливости была безумная — и не на чем не основанная — ревность мужа к жене и жены к мужу, которая и вызвала у обоих преждевременное умерщвление плоти.
Мосье мучился ревностью, ибо подозревал, что мадам вышла за него замуж не без некоторого сожаления. Что же касается мадам, то она ревновала мужа по той же причине, по какой скряга не доверяет слуге, которому изрядно не доплачивает. Впрочем, у нее для ревности некоторые основания были: в те редкие случаи, когда супруги Дюпре отправлялись в кафе, муж искал глазами свежий номер "La Vie Parisienne" [14], и если его внимание привлекала какая-нибудь пикантная фотография, он подолгу не сводил с нее глаз. Отсюда — чинная обстановка их парижской квартиры; отсюда же — еженедельный обряд натирания мебели терпким лаком — оплотом респектабельности и пуританского смирения.
Но сегодня к запаху лака примешивался и запах лекарств: мадам Дюпре умирала от самого заурядного воспаления легких. Ее супруг сидел у постели умирающей, то и дело прижимал к совершенно сухим глазам носовой платок и мечтал выкурить сигарету.
— Дорогой, — едва слышно проговорила мадам Дюпре, — о чем ты думаешь? Я же сказала: "Перчатки надо покупать у Паскаля. Там не такие дикие цены… " — Дорогая, — ответил мосье Дюпре, — извини, я ударился в воспоминания. Помнишь, как мы всюду ходили вместе, — ты, я и Робер? Это было еще до его отъезда на Мартинику, до нашей свадьбы. Боже, как мы дружили! Мы поделились бы друг с другом последней сигаретой!