В такой ситуации относительного затишья солдаты обеих армий устанавливали как бы негласное соглашение о перемирии. Майор-северянин Э. Смолл вспоминал о жизни в окопах под Питерсбергом: «Солдаты праздно лежали в своих укреплениях и болтали с противниками, расположившимися через дорогу. Время от времени янки и джонни встречались на нейтральной полосе и обменивали кофе на табак или „Нью-Йорк геральд” на ричмондский „Энквайрер”. Джонни не терпелось поделиться некоторыми из своих новостей, а столь же нетерпеливые янки делали вырезки из газет и передавали их в руки южан.
Когда какая-либо батарея намеревалась открыть огонь, кто-нибудь из стрелков-приятелей кричал: „Ложись, Реб!” (так северяне называли южан наряду с „джонни”; по-английски геbеl означает „мятежник”. — С. Б.) или „Ложись, янки!”, в зависимости от ситуации, так что ни единого солдата не оставалось в зоне обстрела»[18].
А на других участках фронтов бои тем временем обострились.
Глава 7. Шерман, Шеридан и их победы
Марш Шермана к морю
Если к концу лета 1864 г. на фронтах инициатива явно была в руках северян, то в вопросах внутриполитических администрация Линкольна, образно говоря, находилась в обороне. Тактичный я мягкий (порой излишне) президент часто оказывался бессилен против лживых, демагогических приемов, которыми не брезговали демократы и тем более его противники «справа», обобщенно именуемые «медянками». (Словом «медянка» по-английски обозначается змея щитомордник, распространенная в США, но мало известная у нас. Поскольку американцы наделяли это слово смыслом «ядовитая змея, жалящая из-за угла, тайком», то в отечественной историографии оно еще с дореволюционных времен переводится как «медянка».) Лидером демократов летом 1864 г. стал Макклеллан, нанесший в свое время такой ущерб военной репутации Союза. 29 августа на съезде демократов в Чикаго Макклеллан был официально утвержден кандидатом партии на президентские выборы. Правда, предусмотрительный экс-генерал сделал хитрый шаг: он не поставил своей подписи под антилинкольновской программой демократов, хотя и против нее не высказывался.
А Линкольн, еще в начале июня выдвинутый республиканцами кандидатом на второй президентский срок, был в те дни крайне подавлен. 23 августа на очередном заседании кабинета министров (Линкольн проводил их практически ежедневно, исключая лишь выходные и праздники) президент попросил каждого министра расписаться на чистом листе бумаги, на оборотной стороне которого был какой-то текст. Линкольн обещал удивленным министрам показать этот текст «как-нибудь попозже». Когда такой день настал (11 ноября), выяснилось, что в записке, в частности, говорилось: «Сегодня утром, как и в течение нескольких последних дней, кажется все более вероятным, что нынешняя администрация не будет переизбрана. Тогда моим долгом станет сотрудничество с новоизбранным президентом в такой мере, чтобы сохранить Союз в период между выборами и его вступлением в должность…»[1]
Даже в эти труднейшие для страны и лично для него дни Линкольн думал не о сохранении за собой кресла в Белом доме, а о спасении нации, о восстановлении единства страны. Президент очень ждал «большой» победы, надеялся на нее, но не был уверен, что она (или они) придет до выборов. Впрочем, к тому времени уже была добыта важная победа: 5 августа в заливе близ города Мобил флот адмирала Фаррагута разгромил эскадру южан[2]. Но Линкольн, не являвшийся специалистом в военном деле, считал победы, одержанные на море, менее весомыми, чем «сухопутные».
Среди последних одной из наиболее ярких на завершающем году войны стал марш Шермана к морю. Небезынтересно, что еще в марте 1862 г. в английском «Волэнтир джорнэл фор Лэнкешир энд Чэшир» и в венской газете «Ди Прессе» была опубликована статья К. Маркса и Ф. Энгельса «Гражданская война в Америке», где указывалось, что для решительного перелома в воине северяне должны перейти к активным действиям и нанести удар в самый центр Конфедерации, но Джорджии, которая «служит ключом к сецессионистской территории. С потерей Джорджии Конфедерация оказалась бы разрезанной на две части, лишенные всякой взаимной связи»[3]. Именно такой план и был предложен Грантом генералу Шерману, но, к сожалению, только в марте 1864 г., т.е. два года спустя.
Как и было условлено, Шерман выступил в поход на Атланту одновременно с Грантом, 4 мая, во главе более чем 100-тысячной армии. Шерману подчинялись, если говорить точно, не одна, а три армии — Камберлендская, Теннессийская и Огайская, во главе которых стояли опытные генералы Дж. Томас, Дж. Макферсон и Дж. Скофилд. А соперником Шермана был Джозеф Джонстон, сменивший генерала Брэгга после разгрома мятежников у Чаттануги. В двух его корпусах (их возглавляли Дж. Худ и У. Харди) было к началу кампании, по данным самого Джонстона, 41856 человек[4].
Три армии Шермана неудержимо двигались вперед, оттесняя противника к Атланте. Но Джонстон, как правило, предпочитал отходить сам, надеясь в скоротечных стычках обескровить части Шермана, вынужденного к тому же оставлять в занимаемых городах небольшие гарнизоны, а также части для охраны коммуникаций. Джонстон не без оснований надеялся, что со временем это привело бы к потере Шерманом численного превосходства, и тогда-то генерал-южанин планировал нанести северянам мощный удар. Кстати, к мятежникам подходили подкрепления, и уже к концу мая войско Джонстона увеличилось до 70 тыс. человек, а у Шермана действительно людей поубавилось. Маневрирование соперников напоминало игру искусных шахматистов или поединок опытных фехтовальщиков, чередующих разящие удары с ловким уходом от них.
Продолжая продвигаться вперед, армия Шермана 8 июля вышла к реке Чаттахучи, последнему естественному рубежу перед Атлантой. Северяне в разных местах сразу же начали переправу на южный берег, а Шерман уже готовил штурм города. Атланта, возникшая менее чем за 30 лет до описываемых событий, успела стать одним из крупнейших городов страны и индустриальным центром аграрного Юга. В городе были оружейные мастерские, швейные фабрики, шившие обмундирование для солдат-южан, железнодорожные депо. Стратегическое значение города для Конфедерации было огромно: с его потерей неизбежно рухнул бы западный участок всей системы обороны мятежников. Зная это, Джонстон самым, тщательным образом укреплял подступы к Атланте, а в это время в Ричмонде готовилась радикальная перемена его собственной судьбы.
Постоянные отходы Джонстона вызывали растущее недовольство военно-политического руководства Конфедерации и ее населения. Пресса Севера и Юга именовала генерала не иначе, как «отступающим Джо». Выражая раздражение в переписке с Джонстоном и президент Дэвис. (Злые языки видели причину этого еще и в том, что, когда Джонстон и Дэвис вместе учились в Вест-Пойнте, они влюбились в одну девушку, но Дэвис был менее удачлив, чего и не смог простить счастливому сопернику.) В результате, когда на решительный запрос из Ричмонда о дальнейших планах Джонстон не сумел толком ответить, Дэвис сместил его и поставил во главе армии Джона Худа.
Объективно замена Джонстона энергичным и агрессивным, но вместе с тем безрассудным и невыдержанным Худом в известной мере упростила задачи Шермана, 33-летний Худ уже пострадал от своей опрометчивости: он не раз бросался в схватку без всякой на то надобности для генерала и в результате при Геттисберге был ранен в руку, потерявшую подвижность, а спустя два месяца в чикамогском сражении лишился ноги. Впрочем, эти тяжелые ранения только способствовали росту популярности Худа у армии и населения Юга. Обстоятельства требовали от нового командующего решительных действий, и Худ в течение недели с небольшим попытался нанести Шерману три удара, каждый раз рассчитывая, сокрушить северян.
18
1
2
Подробнее см.:
4